Сестры из Версаля. Любовницы короля. Салли Кристи

который стряхивает пыль с сюртука.

      – М-м-м, Бог мой, последний зверь оказался просто огромным. И хочу сказать слово о Паше – нельзя держать хромую лошадь.

      Молчание.

      – Думаю, голубая. – Я представляю себе, как он надевает рубашку и халат.

      Вновь молчание и звук того, как застегивается одеяние.

      – Только одну свечу.

      – Сир, мне осветить вам путь?

      – Не нужно, буду руководствоваться носом.

      Двое мужчин смеются, я заливаюсь румянцем – это хорошо или плохо? Я слишком много душусь? Или, наоборот, мало?

      – Сир, я буду здесь, если вам понадоблюсь.

      Надеюсь, Башелье снизу не слышно так же хорошо, как мне слышно сверху. Я встаю, открываю дверцу, спрятанную за висящим на стене гобеленом.

      – Бижу, – приветствует он, входя в комнату и нежно целуя меня в губы. – Ты восхитительно пахнешь.

      Я забираю у него свечу, ставлю ее на стол у кровати.

      – Поцелуй меня еще раз, – велит король и, притянув меня к себе, шепчет: – Наконец-то.

      Мое сердце начинает учащенно биться.

      – Как хорошо, что вы не разделись.

      – Конечно нет. Вы же так это любите.

      Он приступает к делу: развязывает банты на моем платье, расшнуровывает корсет, отвязывает юбки. Брови его решительно сдвинуты, пальцы нетерпеливо подрагивают. Желание мое растет, как и его.

      – Проклятые банты! – ругается он, я хихикаю. Ему это нравится – вызов для мужчины, которому всю жизнь прислуживали, всегда и во всем.

      – Ничем не могу помочь, блеск очей моих, я знаю, что вы это запретили.

      «Блеск очей моих» – так я его ласково называю, потому что глаза его блестят, как звезды. Он считает это восхитительным.

      Наконец он дергает последний шнурок и я обнажена, мое платье и нижние юбки кипой лежат на полу.

      – Победа! – негромко произносит он. – Вы представить себе не можете, как я этого ждал. – Он тянет меня на кровать. – Весь ужин я не сводил глаз с этого платья и понимал, сколько хлопот оно мне доставит. Но теперь вы – моя.

      «Я – ваша. Я вся ваша», – радостно думаю я.

      Порыв ночного ветра неожиданно задувает свечу на столе, и все погружается в кромешную темноту. Людовик хочет, чтобы я отправилась в коридор и взяла свечу из канделябра, но я противлюсь. Немножко. Для меня это в новинку. Такая власть над мужчиной. Такая власть над королем.

      – Нет, подождите, – отвечаю я. – Давайте насладимся темнотой.

      – Я покоряюсь вашему желанию.

      Мы лежим не двигаясь, в объятиях друг друга, в окружении черного бархата ночи. Вскоре в комнате светлеет, когда серебряный лучик луны проникает внутрь. Людовик проводит руками по моему лицу, я улыбаюсь в ответ.

      – Я люблю вас, – произносит он, и я знаю, что он не лжет.

      – Я тоже вас люблю.

      О небеса! После занятий любовью я лежу рядом с ним, а он начинает похрапывать, когда же он крепко засыпает, я выскальзываю из теплой постели и молюсь Всевышнему – как поступаю каждый вечер, – чтобы у нас родился ребенок.