Учебник рисования. Максим Кантор

важнее самой жизни? Или жить, как трава – от лета до зимы?

      – Смысл один – гадостей не делай. И никому не давай. И другого смысла не надо.

      – Я про общий смысл говорю. Сказать, почему в России истории нет? Потому что она еще к этому общему смыслу не подошла. Мы, как невоспитанные дети, варвары, одним словом. Учимся плохо, мешаем историческому замыслу.

      – Я лично никому не мешаю, лишь бы меня не трогали.

      – Если история развивается со смыслом, значит, одни события помогают движению истории, а другие мешают. Ты, может быть, думаешь, что плохого не делаешь, а на самом деле тормозишь прогресс.

      – Почему это я прогресс торможу?

      – Потому что ты варвар и взгляды у тебя варварские.

      – Это у твоего Гегеля так написано? Значит, тех людей, которые истории помогают, надо уважать, а других – давить? Получается, без завоевателей не обойтись. Живем мы, дурни примитивные, перемогаемся, а они, благодетели, нас убьют и в историю впишут. Зачем истории такой смысл? Пусть лучше благодетели у себя дома сидят. А придут к нам – мы их остановим.

      – Россия всех спасет!

      – Получается, больше некому.

      – И Наполеона остановим, и лагеря установим! И весь мир захватим, везде помойку учиним. То-то славно!

      – Мы никого не захватывали. Освобождали, это да.

      – Чехословакию, например. От чехов. В Прагу мы танки зачем ввели? Прогресса люди хотели. Кому мешало?

      – Не понравилось им, значит, что мы танки ввели.

      – А тебе понравилось бы, если бы к тебе домой на танке приехали?

      – А когда их в сорок пятом освобождали, когда в сорок пятом году танки вводили – им нравилось? Дед там воевал, он летчик был. Он везде воевал, и в Испании летал, и с немцами дрался. Там в Германии и погиб – он на таран пошел.

      – При чем тут твой дед?

      – Просто вспомнил. Много наших погибло за эту самую Прагу: немцы в нее мертво вцепились. В первый раз нас цветами встречали. А во второй раз – обиделись. Подождем до третьего раза, я так думаю. Может, им опять помощь нужна будет. Я чехов люблю, хороший народ. Живут нормально, пиво пьют, забот никаких. Русским бы так!

      – А русским и так хорошо, с заботами. У нас не в том радость, – нам бы вот кого освободить, это да. Просят, не просят – все равно освободим. Пускай они тоже свободные по пустырям погуляют! – мальчик говорил и переживал.

      – Перестань, – ответил другой мальчик, – кому мы сегодня мешаем? Наоборот – сюда, к нам, все лезут.

      – Слава богу, наконец-то добрались до коммунистов! – его собеседник произнес эти слова солидно, как человек, уставший от коммунистической диктатуры.

      – Ты мне лучше скажи, зачем они на наши пустыри суются, если здесь так плохо? Медом эта помойка, что ли, намазана? Одного не пойму: кому мешает, что нам плохо? Что они все сюда лезут, на эту свалку, на что зарятся? Давно бы махнули на нас рукой – а им все покоя нет. По-моему, и Македонский где-то в Скифии окочурился. Зачем он-то поперся?

      – Черная дыра! Болото! Что сюда ни попадет, сгинет к чертовой матери! Нашел чем гордиться!