Замуж за «аристократа». Маша Царева

античной статуе – они были неправдоподобно белыми и странно распухшими. На большом пальце он приметил коричневую мозоль – она смотрелась неестественно ярко на этих белых чужих ногах. Желтоватые жесткие ногти были выкрашены кокетливо-розовым перламутровым лаком, кое-где он стерся – и это выглядело отвратительно!

      Отвратительно!

      Тут ему бы убежать, но Егор словно к полу прирос – стоял и смотрел молча.

      В ужасе он поднимал глаза – на круглые полные колени и выше – на край знакомого застиранного халата. И еще выше, где почти под самым потолком…

      Егор тоненько пискнул (а ему-то показалось, что он закричал истошно) и выбежал вон.

      Мамино лицо.

      Нет, не мамино. Мамиными были только волосы, жесткие, рыжие, с пробивающейся сединой на висках, распущенные по покатым полным плечам. Казалось странным, что эти знакомые волосы обрамляют чужое лицо – посиневшее лицо безжизненной куклы из музея восковых фигур. Ужасная кукольная физиономия была приделана к тонкой, странно вытянутой шее. А вдоль шеи этой змеился фиолетовый, похожий на полусгнившую сардельку язык.

      Только выскочив на лестничную клетку и изо всех сил захлопнув за собою дверь, Егор смог крикнуть:

      – Помогите!

      Язык его не слушался, губы дрожали.

      – А-а-а! Кто-нибудь!

      Ни одна дверь не раскрылась: был субботний жаркий полдень, и большинство соседей предпочли подмосковный дачный комфорт раскаленной квартире. Да и маленький Егор Орлов давно и безнадежно прослыл балагуром и хулиганом, и, видимо, никто попросту не обратил внимания на его истошные крики.

      Егор бросился по лестнице вниз, попутно колотя кулаками в двери соседских квартир – все руки себе в конце концов отбил. Наконец одна дверь распахнулась, и на пороге появилась сердитая мама того самого Юрки, которого так любил дразнить Егор. Это была высокая тощая женщина со злым острым личиком – и в тот момент оно смотрелось еще более острым и еще более злым, потому что на голове ее топорщились старомодные рогатые бигуди, придававшие ей сходство с легендарной горгоной Медузой.

      Ни слова не говоря, она схватила Егора за ухо и наотмашь ударила его по щеке. Как ни странно, эта неожиданная обида хоть немного его отрезвила – он почувствовал себя способным говорить.

      – Там… в моей квартире… она… висит, – попробовал он донести до «горгоны» страшную весть.

      Но та и не думала его слушать.

      – Ах ты, маленький паскудник! – словно испорченная бензопила, завопила она. – Опять ты, дрянь, здесь шляешься, людям приличным мешаешь!

      – Я не мешаю… в моей квартире…

      – Я тебя в милицию на учет поставлю! Уголовник, мразь, тварь!

      – Да послушайте вы…

      – Если ты еще попробуешь здесь шуметь…

      – Мою маму убили! – что есть мочи закричал Егор, заглушая «бензопилу». – Она там, в квартире, висит!

      Тетка как-то странно булькнула и умолкла, недоверчиво на него посмотрев.

      – Что ты чушь мелешь? – неуверенно спросила