Полукровка. Тимур Туров

Рисуешь?

      Мальчишка кивнул и повел плечом, стряхивая руку мужчины, словно требуя взрослого к себе отношения и доказывая свою самость.

      – Что рисуешь? – как ни в чем не бывало поинтересовался взрослый.

      Детская рука добавила к непропорциональной лысой голове два серых треугольника. Портрет обзавелся рогами.

      – Это дейвона Хрущев, – поделился мальчик.

      Только что ласковая и заботливая рука немедленно взвилась вверх и отвесила мальчишке подзатыльник. Малыш насупился и принялся тереть затылок. В глазах стояли едва сдерживаемые слезы обиды.

      Мужчина, что стоял у него за спиной, опустился рядом на колени.

      – Ник, пойми, ты не имеешь права такое рисовать, – стараясь говорить мягко, произнес он.

      Мужчина попытался погладить мальчика, но тот отпихнул руку.

      – А ты не имеешь права называть меня Ником. Меня из-за этого в школе дразнят буржуем.

      – Ник, разве это имеет какое-то значение?

      – У советского ребенка не может быть имя Ник, – заученно повторил мальчик чью-то фразу.

      Мужчина вздохнул, взял мальчишку за плечи и посмотрел прямо в глаза.

      – Николай, ты не советский ребенок. Ты выше этого. Выше детей, выше Союза, выше всех их наивных правил. Ты маг. И ты не имеешь права раскрывать эту тайну. Никому. А твои рисунки... Что подумают простые люди, если увидят товарища Хрущева с рогами? У меня будут неприятности.

      – Но у него же есть рога, папа! – возмутился мальчик.

      – Есть, – кивнул мужчина. – Только не все это видят.

      Он мягко, но уверенно выдернул из альбома лист с картинкой и протянул мальчишке:

      – Выбрось сам. Хорошо? И больше так не рисуй.

      Мальчишка взял лист с первым лицом Страны Советов, изуродованным детской фантазией. Во взгляде его была обреченность...

* * *

      Володя проснулся за пять минут до того, как зазвонил будильник, несмотря на то, что поставил его на час раньше обычного. Вечером в голову отчего-то пришла мысль, что если сбежать из дома ранним утром, то его хотя бы на время потеряют.

      Сейчас казавшаяся удачной вечерняя придумка выглядела наивно.

      Он чувствовал себя невыспавшимся, но понимал, что не заснет. Да и возвращаться в идиотский сон про мальчика, рисующего помесь черта с генсеком, ему хотелось в десятки раз меньше, чем ходить весь день квелым.

      Сон был не просто странным, он был до тошноты реалистичным, в нем помимо звуков и картинок присутствовало некое прямое знание – будто кто-то шептал прямо в мозг. А кроме того, Володя проснулся с четким осознанием, что мальчишку этого он видел не только во сне, но и в жизни. Только когда они столкнулись, тот выглядел лет на сорок старше. Володя был практически уверен – тот, кто вырос из этого юного художника, следил за ним последнюю неделю. А может, и дольше.

      Откуда взялось это ощущение, Володя понять не мог, но был абсолютно уверен в том, что сон – реальность сорокалетней давности. И эта уверенность раздражала, потому что была ничем не подкреплена,