Широко шагая. Андрей Николаевич Ларионов

часто видел его в свои снах, видел маленьким карапузом, – старик говорил с чувством, его усы и борода шевелились от сильных мимических усилий лица. Продольная глубокая морщина, как трещина прошлась по лбу старого человека.

      Роман понимающе закивал головой. Солнце уже невыносимо жгло его волосы и сапоги, но уходить в тень он не хотел. Старику нужна была в эту минуту поддержка, это можно было понять по блеску в старческих глазах, он нуждался в сыне. Сын был его надеждой, гордостью, в котором он видел продолжение самого себя. Но война, унесла его жизнь безвозвратно. Ромка вдруг вспомнил про своих друзей, которых он потерял в Чечне. Они ушли навсегда и их не вернуть. Каждому поколению выпало по войне: Великая отечественная война дедам и прадедам, Афганистан – отцам и две компании в Чечне – нам молодым. И те, кто прошли этой тяжелой тропой войны, всегда будут помнить тех, кто не дошел до конца, они будут жить в их сердцах.

      Сонный голос вокзального диктора предупредил о том, что по второму пути пройдет товарный состав поезда. И через пару минут мимо вокзальчика, сияющего под солнцем уже мчался тепловоз с длинным составом вагонов. Грохот и скрежет прервал разговор двух людей, и они просто сидели на лавочке и смотрели, как вагоны с соляркой уносятся куда-то в солнечную даль, туда, где еще до разговора со стариком Ромке чудилась широкая солнечная дорога. Разомлевшая природа притихла под июньским кубанским солнцем. Она тоже слушала, как стучат колеса поезда. И только тутовое дерево, что стояло рядом со станцией, шумело листьями песню о жарком лете в кубанской станице, говорило о степных просторах, где гуляет свободный ветер, колышет иссушенную траву.

      – А вы, какой поезд ожидаете? – спросил Ромку старик, когда шум длинного товарного состава затерялся в звенящей тишине полуденной жары.

      – Я на «Адлер-Новосибирск» сажусь, через пятнадцать минут подъезжает поезд. А вы тоже на нем едете? – осторожно спросил молодой человек, заглядывая в лицо старику. Густые космы волос скрывали от Ромки выражение лица старого человека, он только видел, как белые брови на фоне бронзового лица шевелись, и губы что-то шептали себе под нос.

      – Нет, я сынок никуда не еду. Просто у меня такой обычай сидеть здесь на станции в полуденное время дня…

      Больше старик ничего не мог вымолвить, только кряхтел время от времени.

      Роман кивнул головой в знак согласия. Лезть в душу этому старому человеку он не хотел, если тот сочтет нужным, то заговорит, если нет, то он просто пожмет ему напоследок руку, когда поезд его будет подходить к станции. Так и случилось. Последнее что запомнилось Ромке, это теплое рукопожатие. Он ощущал тяжелую мозолистую руку старика в своей руке.

      – Береги себя! – шептал старик ему.

      – Хорошо, батя. Будет сделано, – улыбался Ромка белоснежной улыбкой на загорелом лице. Он действительно постарается все делать правильно в своей жизни, он научился ценить слово жизнь. И через минуту солдатик в запыленной форме