Тайна отца Брауна (сборник). Гилберт Честертон

помещался прославленный провидец, чье малиновое обиталище испещряли черные и золотые божества, многорукие, как спруты. Быть может, они свидетельствовали о том, что не оставят его своею помощью; быть может, попросту воплощали мечту любого хироманта. Слева стоял шатер френолога, украшенный, не в пример скромнее, на удивление шишковатыми черепами Сократа и Шекспира. Как и подобает истинной науке, здесь были только белая и черная краски, только числа и чертежи; малиновая же палатка, где царила тишина, завлекала таинственным темным входом. Френолог по фамилии Фрозо – юркий смуглый человек с неправдоподобно черными усами – стоял у своего святилища и объяснял неведомо кому, что любая голова окажется такой же значительной, как у Шекспира. Едва показалась дама, он кинулся к ней и со всей старомодной учтивостью предложил пощупать ее череп.

      Дама отказалась до грубости вежливо, но мы простим ей это, ибо она была увлечена спором. Простим мы и потому, что она была хозяйкой, самою леди Маунтигл. Никто не назвал бы ее неприметной: глубокие темные глаза светились каким-то голодным блеском, а бодрая, даже яростная улыбка несколько противоречила изможденному лицу. Наряд ее был причудлив, согласно тогдашней моде, ибо происходило это задолго до войны, так успешно научившей нас серьезности и собранности. Одежды походили на палатку провидца, в них было что-то восточное, их испещряли диковинные, тайные символы. Но все знали, что Маунтиглы свихнулись, то есть, в переводе на язык науки, что они занимаются восточной культурой и восточными верованиями.

      Диковинные свойства дамы оттеняли совершенную пристойность обоих джентльменов. Как велела та допотопная мода, все в них было строго и безукоризненно, от белых перчаток до сверкающего цилиндра. Однако различались и они; Джеймс Хардкасл сочетал пристойность с изысканностью, Томми Хантер – с пошловатостью. Хардкасл был многообещающим политическим деятелем, хотя в свете интересовался чем угодно, кроме политики. Можно, конечно, сказать, что каждый политик много обещает. Но, будем справедливы, Хардкасл немало и делал. Однако малиновые шатры не вызывали в нем прилива деятельности.

      – На мой взгляд, – говорил он, вставляя в глаз монокль, оживлявший своим сверканием его суровое лицо, – прежде, чем спорить о магии, мы должны установить пределы еще непознанных сил. Несомненно, силы такие есть, даже у весьма отсталых людей. Факиры творят поразительные вещи.

      – Вы хотели сказать, жулики? – с наивным видом спросил второй джентльмен.

      – Томми, не говори глупостей, – сказала дама. – Вечно ты споришь о том, чего не знаешь! Словно школьник, честное слово, который обличает фокусника. Этот мальчишеский скепсис так устарел… Что же до непознанных сил, я полагаю…

      В этот миг дама увидела кого-то, кто был ей нужен, – неуклюжего человека в черном, стоявшего у павильона, где дети бросали обручи в уродливейшие фигурки, – и кинулась к нему, крича:

      – Отец Браун, а я ищу вас! Мне нужно с вами посоветоваться. Вы верите в предсказания?

      Тот, к кому она воззвала, беспомощно смотрел на обруч в своей руке.

      – Я не совсем понял, – сказал он, – в каком смысле вы употребили слово «верить». Конечно, если это шарлатанство…

      – Нет, нет! – вскричала дама. – Учитель совсем не шарлатан! Для меня большая честь, что он пришел. Он провидец, пророк. Предсказывает он не какую-нибудь удачу в делах. Он открывает глубокие духовные истины о нас самих, о нашей подлинной сути.

      – Вот именно, – сказал отец Браун. – Если это шарлатанство, я ничего против не имею. Мало ли шарлатанства на таких базарах, да никто и не примет их всерьез! Но если дело дошло до духовных истин, я считаю, что это бесовская ложь, от которой надо держаться подальше.

      – Ваши слова парадоксальны, – с улыбкой заметил Хардкасл.

      – Никак не пойму, что такое парадокс, – задумчиво сказал священник. – По-моему, они очень просты. Если кто-нибудь притворится шпионом и станет лгать противнику, вреда не будет. Но если человек действительно работает на врага…

      – Вы думаете… – начал Хардкасл.

      – Да, – отвечал священник. – Я думаю, что ваш провидец связан с Врагом рода человеческого.

      Томми Хантер захихикал от удовольствия.

      – Что ж, – сказал он, – если так, этот темнокожий субъект просто святой!

      – Мой кузен неисправим, – вздохнула леди Маунтигл. – Он и сюда приехал, чтобы обличать Учителя. Поистине, он бы стал разоблачать Будду или Моисея.

      – Нет, дорогая сестрица, – улыбнулся Томми. – Я приехал, чтобы тебе помочь. Когда эти обезьяны тут, я за тебя неспокоен.

      – Ну вот, опять! – сказала леди. – Помню, в Индии поначалу все мы недолюбливали темнокожих. Но когда я убедилась в их поразительных духовных силах…

      – У нас с вами разные взгляды, – сказал священник. – Вы прощаете темную кожу, потому что кто-то достиг высшей мудрости. Я прощаю высшую мудрость, потому что кто-то другого цвета, чем я. По правде говоря, меня не так уж волнуют духовные силы, мое дело – духовные слабости. Но я никак не пойму, чем плох человек, если он того прекрасного цвета, что бронза, или кофе, или темное пиво,