Морщинки от улыбки. Игорь Владимирович Пахтеев

Это не говорило о бессердечности людей, – просто крутизна склона не позволяла проезжавшим увидеть всё происходящее внизу.

      Алексей продолжил уже руками выковыривать снег из измятой кабины. Время от времени оттуда доносился стон человека.

      Вдруг, вместо белого снега появился уже окрашенный свежей кровью. Затем Алексею удалось немного освободить уже саму кровоточащую руку и верхнюю часть тела, зажатого между крышей, сиденьем и рулевой колонкой шофёра. Раненный немного пошевелиться и, вдохнув свежего воздуха, наконец, смог что-то членораздельно сказать:

      – Парень, не бросай меня. Не дай сдохнуть.

      Алексей взглянул наверх и понял, что подняться на дорогу по крутому склону и рыхлому снегу, чтобы взять из своей машины аптечку, понадобиться слишком много времени. Надо обходиться подручными средствами.

      Кровь была тёмная, – значит венозная. Это уже хорошо. Но течёт довольно сильно, – значит, рану надо чем-то зажать. Ничего лучшего не придумав, Алексей лёг на снег, просунул свою руку в кабину и прижал ладонью место кровотечения. Шофёр опять застонал. Чувствовалось, что он теряет сознание.

      – Эй, мужик! Ты не отключайся. Нельзя. Давай держись.

      – Плохо мне…

      – Сейчас подъедут спасатели, – помогут. А ты говори, говори со мной. Нельзя отключаться.

      – Я понимаю… Проклятая выбоина… Под снегом её не было видно… Машину кинуло…

      Из-под пальцев Алексея хоть уже и не так сильно, но продолжала сочиться кровь раненого. Холод от земли начал постепенно проникать сквозь куртку, но менять позу и отпускать рану было нельзя. Потеря двух литров крови из пяти может уже оказаться опасной для жизни человека.

      Шофёр опять замолчал. Его дыхание стало слабеть.

      – Мужик! Не спать! Нельзя! Говори со мной!

      – О чём?.. В голове всё плывёт… Мысли путаются…

      – Тебя как зовут?

      – Михаил…

      – А я – Лёха… Давай, Миша, будем с тобой что-нибудь петь. Но только ты не отключайся.

      Почему Алексей предложить именно петь, он и сам не мог объяснить. Школьные уроки пения были для него самыми нелюбимыми. Учительница была пожилая, и не из красавиц. Работу свою не любила, потому что когда-то мечтала о славе. А жизнь сложилась иначе – и ей пришлось многие годы учить юных оболтусов распевать «Катюшу» и «Ой, мороз, мороз…»

      Но сейчас ситуация требовала от Алексея немедленного реагирования, и тут уже было не до любви. И он затянул первые пришедшие в голову строки:

      – Эх, дороги…

      Пыль да туман,

      Холода, тревоги

      Да степной бурьян…

      Михаил вслед за Лёхой стал шёпотом повторять слова песни, которая вполне могла бы стать гимном всех, кто ездил по российским просторам.

      Допев до четвёртой строки, Алексей вдруг понял, что совершенно не помнит продолжения песни. Но всё было так в тему и так хорошо эти простые слова ложились на слабое дыхание