В действующей армии. Николай Гейнце

сстаёт перед японским народом при мысли об исходе настоящей войны.

      Для Японии он вопрос политической жизни и смерти.

      В течении десяти лет все экономические и умственные силы страны были направлены на приготовления к войне с Россией, на подогревание относительно этой войны общественного мнения, на электризацию народного патриотизма и шовинизма.

      Теперь ни для кого ни тайна, что это было так, и что упорный десятилетний труд военных приготовлений дал соответствующие результаты.

      Все иностранные военные агенты единогласно признают, что японская армия не уступает европейской, отличаясь, кроме того, азиатскою хитростью, восточным презрением к смерти и даже пожалуй зверством недавних дикарей.

      Эти последние свойства – нельзя назвать их качествами – делают этого сильного врага особенно упорным.

      И на долю России выпало встретиться с ним лицом к лицу, быть может вторично спасая Европу.

      Почти сто лет тому назад она спасала её от западных завоевателей, теперь ей, как кажется, выпало на долю спасти от восточных.

      И спасение это совершится!

      Несмотря на вступление войны в затяжной фазис, в результате, конечно, будет победа над японцами, какою бы ценой жизней её сынов и денежных затрат не пришлось России купить эту победу над сильным, напрягшим все свои силы врагом.

      Иначе не может думать ни один истиннорусский человек.

      Это сознают и японцы, и этим объясняется их ожесточение в этой войне.

      Они не жалеют ни средств, почти последних, засыпая наши войска снарядами, приготовленными ими в громадном количестве, ни людей, которых они приводят «ханшином» и возбуждающими средствами в озверелое состояние.

      Все раненые японцы, захваченные нами в плен, оказывались пьяными.

      Если офицеры, воодушевлённые любовью к родине, избрали своим девизом «победа или смерть» и этот девиз находили вытатуированным у них на теле, то солдаты лезут на эту смерть под наркозом, хотя и в них нельзя отрицать сознания необходимости победить, чтобы не погибнуть.

      Этим объясняется кровопролитность этой войны и продолжительность сражений, длящихся по несколько дней.

      Этим объясняется и зверство их над нашими ранеными и даже пленными солдатами, факты которого констатированы официальными актами и не могут быть отнесены к плодам досужей фантазии корреспондентов.

      Быть или не быть?

      Этот вопрос читается между строк всех японских сообщений и приказов по армии.

      Один из этих приказов говорит, что «лучше смерть, нежели плен», что «плен позор, а смерть слава».

      Оттого-то японцы предпочитают сделать над собой «харакири», т. е. распороть себе живот или же разбить себе голову о камень, нежели отдаться в плен.

      По словам пленных японцев, возвращение на родину для них немыслимо.

      Там их ожидает смертная казнь.

      Тяжело положение и их семейств в Японии – их окружает общее презрение.

      При таких условиях понятно то остервенение, с которым они дерутся, не обращая внимания на потери в людях, лишь бы добиться хотя временного успеха.

      И пока что они добиваются его страшно дорогою ценою.

      Это борьба отчаяния!

      Нетрудно предвидеть, каков будет конец её.

      Гамлетовский вопрос Японии разрешится отрицательно.

      Это единственный исход войны в более или менее отдалённом будущем.

      Рано!..[1]

      Японец ликует, гордится успехом

      «На русских навёл де я страх!»

      Но эхо на это презрительным смехом

      Ему отвечает в горах:

      «Постой, желтолицый, не очень ли рано

      Победу ты видишь в мечтах?

      Забрался в средину ты русского стана,

      Забыв о своих островках!»

      То эхо невольно смущает японца,

      Назад оглянулся со страхом в очах

      И видит «страну восходящего солнца»

      В кровавых и мрачных лучах.

      Над ней надвигается туча за тучей,

      И слышится грома раскат:

      То – медленный, верный, как буря могучий,

      Шаг русских «железных солдат».

      Им вторят, как эхо, плеск волн океана

      И клики победы на русских судах,

      И шепчет японец: «действительно рано!»

      «Банзай» замирает на робких устах…

Ляоян, 2 июля, Н. Э. Гейнце

      I. От Петербурга до Москвы

      Казалось бы, что писать отъехав всего шестьсот с чем-то вёрст от Петербурга до Москвы, употребив на эту поездку менее полусуток, добрые три четверти которых посвящено было сну.

      Однако мне посчастливилось.

      Первое, что мне бросилось в глаза в

1

Напечатано в N 17 «Вестника Маньчжурской Армии».