Невеста без места. Наталья Сапункова

своему роду назвала волхва внучку, и отец-князь согласился. Мать, говорят, была красавицей. Княгиня ее так и не увидела ни разу, хоть и любопытно было. Сдержалась. Побольше высокомерия, стужи в глазах – что ей неведомая девка с болота, с собой равнять? Будто мало их, что князю всегда улыбнуться готовы. Таких пусть хоть десяток, все равно княгиня – она одна.

      Какая бы раскрасавица ни была Аленьина дочь, Велье, видно, материной красы неописуемой не отсыпалось. Эта больше в отца пошла лицом, нянька старая твердит, что на бабку свою, Велеславову матушку, сильно похожа. Что ж, личико милое, пожалуй, но и только. Волосы вот материны вроде бы, с рыжиной, не Чаянин янтарный шелк, а жестче и кольцами завиваются, распустит косу – как водопад буйный по спине, когда вода на камнях да порогах играет. Неплоха девка, если одеть как следует, тогда кому хочешь показать не стыдно.

      Неплоха, да. Но с Чаяной ее не равнять. Дочка всем пошла в княгинину родню: ростом высокая, в талии тонкая, в бедрах пышная, лицом белая, брови тонкие, ровные, соболиной черноты, от длинных ресниц на щеках тень лежит, глаза цветом как грозовая туча, а лицо, должно быть, как у самой Лели Прекрасной[8] – краше и представить-то трудно. Может, Леля и краше, да кто ее видал? Ходит княжна, как лебедушка плывет, а коса-то – загляденье, почти до колен, и цветом, как янтарь, в котором солнышко играет, или как первый летний мед, в такой косе что хрусталь, что жемчуг богатством не кажутся, и без них не хуже.

      Слишком она хороша для кариярцев, те, наверное, в своих лесах такой красы до сих пор и не видали. А придется отдавать, ничего не поделаешь.

      Перед смертью старая Аленья князя к себе позвала и просила непременно внучку замуж выдать, как только в пору войдет, причем в дальние земли не везти. Почему беспокоилась, спрашивается?

      Князь, конечно, обещал. Тоже, стало быть, пора…

      Глава 2

      Волки

      Утром Велька проснулась раньше Чаяны, но вовсе не рано. Не как дома, в Сини, где все вставали на рассвете. В отцовских хоромах были иные порядки, и Велька поначалу маялась, не зная, куда себя деть в самые первые часы, когда поднималась только челядь, когда на кухне начинали греметь посудой, топили печи, заводили хлеб и ставили в угольный жар утреннюю кашу, доили коров на скотном дворе. Тенью скользила по клетям, отдавая скупые распоряжения, княгинина ключница…

      Это все дела не господские, господам вставать – только мешать. Приходилось браться за прялку, такая работа всегда выручала.

      Чаяна спала, чему-то улыбалась. Перед сном они болтали, о своем, о девичьем, отвлеклись от тревог, и спалось обеим сладко, снов дурных про страшных проклятых женихов не снилось. И это правильно, ведь завтра Купала, такой день, когда о чем другом и думать не хочется, только о купальских кострах, о том, как покатится с косогора в реку огненное колесо, как они, девки, разбегутся по лесу в белых русальих рубахах – догони-ка! У Чаяны это последняя ее девичья Купала, последняя русалья рубаха…

      Велька выскользнула из-под легкого

8

 Леля – богиня весны, дочь богини красоты, любви и плодородия Лады.