Рецидивистка (сборник). Александр Звягинцев

закатил глаза к небу и, когда все в очередной раз готовы были услышать слово «прокуратура», неожиданно закончил:

      – …не осуществлялся, как положено, также за трестом столовых и ресторанов, в котором работает моя подзащитная!

      Зал, конечно, издевательскую шутку адвоката оценил.

      Услышав про тресты и рестораны, Драмоедов, который в бессильном ужасе ждал, когда адвокат снова начнет полоскать прокуратуру, вскочил, схватил бумаги и, чуть ли не рыдая у всех на глазах, проблеял:

      – Меня тут… оскорбляют! Так нельзя, граждане!

      Вид у него был такой, что даже обвиняемая плакать перестала. А Драмоедов схватил портфель и был таков.

      Обомлевший от столь необычного поведения прокурора судья Сиволобов тут же объявил перерыв, помчался в свой кабинет, позвонил Друзу и сказал, умирая от смеха:

      – Трофимыч, ты где таких пидоров подбираешь? Тоже еще чудо в перьях – прокурор со слезами на глазах! Он там у тебя не обоссался случаем? Может, вам в прокуратуре теперь на процессы подгузники надевать надо?

      На следующий день Друзу пришлось самому идти в суд и в свирепой борьбе с адвокатом, гавкая и рыча на каждую его остроту, честь своей прокуратуры отстаивать.

      Наверное, тогда он вполне мог от Драмоедова избавиться, но делать этого не стал. Не потому, что ему этого слизняка жалко было, а просто Генрих Трофимыч, мужик тертый, хитрый, к тому времени уже все про систему, в которой живет и работает, знал. И понимал даже не разумом, а нюхом, что делать надо, а что не надо и где лучше перетерпеть. За Драмоедова хлопотали серьезные люди, которые для прокуратуры много полезного могли сделать, а многоопытный Друз такими возможностями не разбрасывался. Он давно уже понял, что жизнь богаче всех законов и многообразнее любого из документов партии и правительства, даже самого исторического.

      Но что делать в нынешней ситуации, Друз честно не знал. Не идти же ему самому на старости лет в суд и бодаться с хитрованом Шкилем по поводу того, с какой скоростью передвигались диспетчерша и инвалид в недоснятых трусах… Друз вдруг подумал с тоской, что раньше таких дел и представить было нельзя. Чтобы пожилые уже мужик с бабой поперлись в суд на публичное посмешище, да никогда! Договорились бы как-нибудь через родственников и знакомых.

      Кстати, Друз инвалида Лепетуху немного знал. Мужик это был тертый, крученый, недобрый, но со своими понятиями о чести и совести. Жил он уже давно один в хорошем собственном доме – ни жены, ни детей. Пошел бы он раньше докладывать всему Лихоманску, что страдает половой слабостью и хотел попользоваться ласками какой-то затасканной диспетчерши за деньги?.. Да ни за что!

      А на другой день к Друзу примчался сияющий и довольный Драмоедов.

      – Генрих Трофимыч, конец процессу! Все!

      – Чего так? – не понял Друз. – Помирились, что ли?

      – Нет, лучше! Инвалид этот ночью удавился! Оставил записку: «А пошли вы все!» Так что все!

      – Ну, все так все, – буркнул Друз.

      Смотреть