365 рассказов на 2007 год. Александр Образцов

бы полок. В углу – каменка из бетонных плит, перетянутых сталистой проволокой, в которую упрятан тэн на два киловатта. За полтора часа парная нагревается так, что пар получается сухой и беспощадный.

      К парной пристроен предбанник из досок два на два.

      Потом пришла идея пристроить к бане мастерскую два на четыре.

      Потом разобрал половину крыши, спрямил её в сторону мастерской и сделал над баней сеновал. Всё мечтал поспать там летом.

      А летом под крышей выросли серые коконы осиных гнёзд. Мечта не осуществилась. Но я не растерялся.

      В городе какие-то из соседей по лестничной клетке вынесли к мусоропроводу два портрета Брежнева. Один с двумя звёздами Героя, а другой – с четырьмя. Тот, что с четырьмя, почему-то моложе.

      Помимо мыслей об окончательной погибели большевизма, портреты породили во мне желание проверить их на языческий лад.

      Жена привезла их лицо к лицу на дачу.

      Одного я повесил на веранде: он строго наблюдает, чтобы никто не напивался.

      Второго использовал от ос. На фоне сена дважды Герой Леонид Ильич строго смотрит за порядком: осы за демаркационную линию летать не смеют.

      14 января

      Ржавые гвозди

      Килограмм гвоздей стоит не дороже трёх батонов.

      Однако я беру фомку и начинаю с кряхтением и матерными вариациями на букву «б» с чудовищным скрипом выдирать десятисантиметровые ржавые гвозди из древесины, с которой они срослись в мёртвом объятии, как им казалось – навсегда.

      Во мне говорит не только жадность, но и какое-то другое, более сложное чувство. Зачем мне эти перекрученные ржавые уродцы? Может быть, они представляют художественную ценность и где-то в Гринидж Вилледже на Манхэттене в какой-то из галерей пошли бы на ура как коллекция «Ржавые гвозди из Карелии».

      Но тогда зачем я оставляю гору этих уродцев на верстаке ржаветь под дождём и только при исполнении новой строительной идеи всё с теми же вариациями на букву «б» начинаю их выпрямлять? Гвозди выскакивают из пальцев при ударах молотка и отдаются резкой болью.

      Почему мне обязательно надо вогнать в стену сарая или парника ржавых ветеранов, если в промасленном бумажном кульке готова к бою мерцающая колонна новых солдат? Ведь они уже не хотят снова в бой. Они начнут гнуться, их придётся зажимать в пассатижи, чтобы вбить по шляпку…

      Затем (это самая поверхностная, первая мысль) что своими истерзанными боками уродцы намертво вцепятся в дерево.

      И всё-таки – зачем я возвращаю их к жизни, если они приготовились умереть в костре или печке? Откуда во мне такая страсть к насилию? Зачем я мучаю ржавые гвозди продолжением жизни?

      Затем же, зачем мучаю себя. Я хочу доказать необычайное. Я хочу доказать, что гвоздь бессмертен.

      И через несколько тысячелетий, когда исчезнет и доска, и дачный посёлок, и германская цивилизация, в раннем культурном слое пред очами нового Шлимана предстанет этот ржавый гвоздь и смиренно скажет:

      «Я жив, Господи! Я жив».

      15 января

      Самогон, самогон – я тебя съем!

      Я разделял