Сага о маленьких радостях. Записки заядлого собачника. Ольга Ожгибесова

февраль. Собака отошла в сторонку и сел в сугроб. И в этот момент поезд тронулся…

      Я держалась за поручень вагона и сначала шла, а потом уже бежала за поездом, который начал набирать ход. Я кричала «Нюся! Нюся!», а она тихонько трусила за мной – ей и невдомек было, что нужно поторопиться. Проводница стояла на площадке и ругала меня почем зря. Выхода было два: запрыгнуть в вагон и оставить на станции собаку, но это было совершенно невозможно, или отпустить поручень и остаться самой. Но об этом думать тоже не хотелось – в вагоне оставались и вещи, и документы. «Дергайте стоп-кран! – закричала я проводнице. – Дергайте стоп-кран!». Она и дернула.

      Поезд заскрежетал, завизжал, замедлил ход и остановился. Я схватила собаку, взлетела по ступенькам в вагон и помчалась на свое место. Я была уверена, что сейчас последуют какие-то санкции. Например, штраф. Ну, или вообще высадят. Видела, как пришел разбираться начальник поезда, но вот, что удивительно – проводница меня не сдала! Впрочем, она в любом случае была виновата – не надо было выпускать пассажира на такой короткой остановке. С тех пор я никогда не выхожу с собаками на маленьких станциях.

      Стричь меня учила моя московская заводчица Галина Константиновна Кухаренко, за что ей большое спасибо. Потом была многолетняя практика на своих и чужих собаках, но основы стрижки «модерн» преподала мне именно она. Других стрижек тогда практически не было – не стригли даже льва. На выставках эта прическа не только не приветствовалась, но иногда даже становилась поводом для снижения оценки. Кстати, в Тюмени все же была единственная собака, стриженная подо льва, – серебристый карликовый кобель московского разведения. У него была молодая хозяйка – совсем девочка, которая занималась с ним и ОКД, и ЗКС, так что этот кобель был вполне охранной собакой, несмотря на свой размер.

      Я приехала в Москву снова спустя два года – в 89-м, чтобы принять участие в первом Всероссийском пудель-шоу. Такая первая, по сути, монопородная выставка. Собак было – море. Только в нашем ринге, а выставляла я Арнику в открытом классе, было семнадцать сук! Судил немец – очень приятный дядечка. Что я помню про судейство? Очень была необычная манера по тем временам. Да и по нынешним тоже – сейчас так не судят. Может, потому, что нет такого количества собак? Для начала эксперт прогнал нас всех по кругу и сразу разделил на три части: хорошо, очень хорошо, отлично. «Хорей» даже не смотрел, не описывал, не расставлял по местам – поставил оценки и отправил с ринга. Очхоровских снова всех прогнал по кругу и расставил по местам, но описания, если мне память не изменяет, не давал. Потом дошла очередь тех, кто мог рассчитывать на «отлично». Мы оказались именно в этой группе. Выстроились. Эксперт пошел вдоль ряда пуделей, наклоняясь к каждой собачке, заглядывая ей в глаза и проверяя зубы. Когда подошел к Арнике, нагнулся, потрепал ее по морде и даже причмокнул, как если бы поцеловал – так она ему понравилась.

      Надо сказать,