Нам с тобой по пути. О море, дружбе и любви. Алеся Александровна Беляева

длившийся несколько лет. Он начинался обычно словами «Слушай, сестра, будешь со мной бельё гладить?» или «Проводишь меня до работы?». Вариантов было множество, поскольку список домашних дел был нескончаем, а ходить на работу, имея под боком сестру – пусть даже и в телефонной трубке – куда приятней. Совершенно спокойно разговор мог быть закончен фразой «Всё, прощай!». Это значило, что одна из сестёр дошла, например, до работы, и перезвонит вечером. «Бесишь!» – отвечала ей обычно вторая. Откровенно говоря, когда посторонние люди, а уж тем более родители слышали такое, они никак не могли взять в толк, что в отношениях между сёстрами царит любовь.

      Мама обычно делала большие глаза и говорила «Девочки, вы что?» А девочкам было смешно смотреть на удивлённые глаза окружающих.

      Папа, суровый военный в отставке, настоящий полковник, не привыкший к сантиментам в своей бывшей военной жизни, тем не менее, с трепетом относился к тому, как любят друг друга его дочери, страшно гордился этим, поэтому слышать такие речи было выше его сил. Хотя о чём можно часами болтать по телефону, папа не понимал. В его понятии телефонный разговор был необходимым для сообщения информации – кратко, по делу. Когда он звонил дочерям, обычно он говорил: «Так, доложить обстановку!». Надя с Аней раньше пускались в длинные рассказы о детях, событиях и новостях, но папа заявлял: «Всё, разговор окончен». Такой вот мужской военный подход.

      Однажды, когда маленькой Соне исполнилось три месяца, Настя поняла, что не может человек жить на свете и не быть знакомым со своей племянницей. Она сюрпризом прилетела к Наде. Надин муж, Сашка, был, конечно, в курсе авантюры, мужественно держал оборону и тайком от жены удрал из дома, чтобы встретить Настю с малышкой в аэропорту. По дороге обратно он переживал, что не успел навести дома порядок к приезду родни, потому что сделать это, не вызывая Надиных подозрений, было невозможно. А Настя, прижимая к груди сладко посапывающую Соню, предвкушала реакцию сестры. Ей было все равно, чисто ли вымыты полы и разложено ли поглаженное бельё по шкафам, ей было важно лишь одно – обнять сестру и показать ей Соню, имя которой они выбирали вместе.

      Реакция была ожидаема – сестра плакала, смеялась, снова плакала, не отпуская обалдевшую от такого накала страстей Сонечку. В разгар всего этого концерта из комнаты вышел трёхлетний Надин сынок, Шурик, который оглядел присутствующих и совершенно невозмутимо сказал:

      – О! Настя пришёл!

      Казалось, что Настя «выходил» за хлебом на пять минут и «вернулся». Ничего особенного Шурик в этом не видел и не понимал, почему все обнимаются, плача и хрюкая при этом, как поросята, и что за куклу в розовом комбинезоне его собственная мама никак не может выпустить из рук.

      Вот так же естественно, как будто расстались только утром, а не год назад, сёстры встретились и сейчас. Только им одним было заметно, как зорко Настя высматривала в толпе родное лицо и как крепко, почти до хруста