Записки с Марса и Венеры. Проза. Наталья Куракина

а и Венеры

      Одиннадцатое марта.

      Сегодня видела его. После УПК пришла в школу, они в кабинете биологии репетировали.

      – Он на меня посмотрел и засмеялся!

      – Как раз твой выход! Иди, иди!

      Я не пошла туда, села рисовать визитки. Потом, когда поставили Джо Дассена, я встала и пошла в класс. Волохов и Паша вешали затемнение, стоя на окне.

      Я уселась и, не поднимая головы, стала рисовать. Меня сковывали какие-то силы, но тем не менее я была какой-то развязной. Рядом – Гаврилова, Михайлова, Нина, Рита, и мне так хорошо с ними. Обернувшись, посмотрела на окно: мальчишки на подоконнике, такие славные. В углу окна стоят, обняв друг друга. Они перебирались от окна к окну, и Паша сказал нам с Ритой:

      – Девочки, пересядьте, пожалуйста.

      Я:

      – Сейчас.

      Так хотелось чтобы он увидел мои художества.

      Я стала вслух пересчитывать визитки, откладывая их. Мальчишки стояли слева и, как мне казалось, смотрели на меня. Вдруг засмеялись, вышли за дверь и снова засмеялись. Я приняла это на свой счёт. Потом Паша проходил мимо и почти задел мой локоть, но чуть слышно сказал: «Извиняюсь». Я промолчала. Лицо заливалось краской. Несколько раз я поднимала голову и, случайно встретившись с ним глазами, краснела и отводила взгляд. Стараясь улыбаться и острить с девчонками.

      Девчонки стояли рядом, и я «боковым зрением» увидела, что подошёл он и рассматривает визитки. Это всё для него, всё ради него. Как бы я хотела чтобы ему достался самый красивый рисунок! Потом он ушёл, сказав: «До свидания, Людмила Николаевна». Мне было жаль, что он уходит.

      Вернулся за пластинкой органной музыки, стоял в классе, не снимая пальто. Сказал что-то вроде «Я на грязных каблуках» и засмеялся своей «космической» улыбкой. Я смотрела на него, он мельком взглянул на меня и ушёл. Ревную его к Булочкиной и почему-то к Нине Сильванской.

      Девятого марта наверху у соседей пел Высоцкий, хорошо помню. Боже, какой это был вечер! Передо мной оказался Паша.

      Скоро Москва!!!

      Двенадцатое марта.

      Какой день…

      Суета: биология и клуб. На клуб – я так и говорила – явились восемьдесят человек. И ещё десять гостей. Я сидела с девчонками справа. Стали расспрашивать друг друга, кто за кем рассказывает, Паша успокоил: «Я объявлю».

      Скоро уже ничего не будет. Скоро не будет и самой поездки. Всё время думаю об этом. Как хорошо, что у человека есть пристанище, откуда не хочется уезжать.

      Хочу бродить с ним по заснеженным улицам Москвы. Его не интересуют мои художества.

      Скоро выпускной. Заседание позади, и кажется, что вся подготовка к нему была когда-то давно, где-то далеко в прошлом.

      Счастлива та, кто сидит с ним за одной партой.

      Я ещё ничего не знаю о том, какой буду счастливой сама, когда окажусь с ним за одним столом в читальном зале институтской библиотеки, в такси по дороге в аэропорт, в лифте нашего общежития, и на переговорный пункт к телефонам мы тоже пойдём вдвоём. Но это будет потом.

      «Пепел милый… отрада бедная в судьбе моей унылой… останься… со мной…» «Сожжённое письмо». Я буду с ним целых пять дней! Ура!

      Алла сказала мне: «Паша говорил – «Наташенька, бедная, вчера старалась, рисовала». Врёт?

      Ничего, ещё будет поездка, вечер в школе и вечер в мае… Я тешу себя надеждами и тем, что ещё увижу его. Уже не на три дня. Это уже на всю жизнь. Он будет, но всё останется в прошлом.

      На клубе сказал: «Ого, ещё и тут домашнее задание. Мало уроков?»

      А со стула на пол прыгать на прямые ноги – нормально?

      Я – в списке, там, где и он, но рядом с ним написана другая фамилия. Список висит на третьем этаже.

      Люблю ли я его, если всё повторяю и повторяю его имя, говорю о нём беспрестанно? Если б любила – говорила бы о нём вслух? «Всё то, что истинно, умеет быть тихим». Хайнц Калау. Будет прочитано немного позже.

      А пока список отъезжающих в Москву висит на третьем этаже.

      Задумала исповедь в вагоне. Исповедь случится через два года, тоже весной, но не в марте, а в апреле, на первом этаже нашего общежития. Но откуда мне было знать тогда о его намечающемся поступлении и о том, что по счастливому стечению обстоятельств я сама стану студенткой…

      Как много потеряли те, кто не видит в нём того, что вижу я. Раньше хотелось, чтобы побыстрее прошли каникулы. Сейчас – пусть не заканчивались бы дни учебного года.

      Ни о чём не думается, кроме поездки. Как быстро бежит время.

      Марина Бутримова сказала восемнадцатого марта, что осталось учиться «чистых» сорок дней.

      Господи, чему тут радоваться. А, может, так и надо.

      Впервые в жизни – а, может, и в последний – пришла большая настоящая любовь, а я не смогла её уберечь из-за болтовни, пусть и безответную.

      Сестрица