ГЕНРИХ САПГИР классик авангарда. 3-е издание, исправленное. Максим Д. Шраер

<…>

      Все вместе: Какая трагедия, бедный маленький зверек! [Pauvre petite bête!]

      Старый господин: Бедный маленький зверек!

      Дэйзи и Официантка: Бедный маленький зверек!

      Жена лавочника [в окне], Старый господин, Логик:

      Бедный маленький зверек!^[70]

      И далее, несколькими страницами ниже, к концу 1-го акта:

      Логик: Значит: вы, быть может, видели два раза одного носорога с одним рогом…

      Лавочник [повторяя слова, будто стараясь их понять]: Два раза одного носорога…

      Владелец кафе [делая то же самое]: С одним рогом…

      Логик: …или же вы видели один раз одного носорога с двумя рогами.

      Старый господин: [повторяя его слова] Одного носорога с двумя рогами два раза…

      Логик: Именно так. Или же вы видели одного носорога с одним рогом, а потом уже другого тоже с одним рогом.

      Жена лавочника [из окна]: Ха, ха....

      Логик: Или, опять-таки, первоначального носорога с одним рогом, а потом другого с одним рогом <…>^[71].

      Гений Сапгира (а гений – это способность предсказывать бег времени) соединил принципы «нового» театра абсурда (Сапгир был талантливым драматургом) и традиции русского поэтического авангарда первой половины XX века^[72]. (Опыт такого плодотворного синтеза театра и поэзии абсурда позднее воплотится в цикле Сапгира «Монологи. Книга для чтения и представления», 1982.)^[73] Как заметил поэт и исследователь авангарда Иван Ахметьев, в «Голосах» «пик формы автора совпал с ситуацией ожидания именно такой книги»^[74]. Предметами, куклообразными трибутами мизансцен бытия, статистами изображал своих героев Сапгир периода «Голосов». В «Молчании» к поэту приходит осознание изнутри сюрреалистического (калейдоскопического) сочетания предметов бытия. Статисты стали актерами, осмысливающими авторский текст – и авторское молчание как часть этого текста. Пространство текста и населяющие его предметы и голоса становятся в одно и то же время более конкретными и более условными. Традиционная рампа, отделяющая зрительный зал от сцены-текста, отодвигается, если вовсе не отменяется, и читателю (зрителю воображаемой сцены) предлагается вступить в театрально-поэтическое действо почти наравне с авторским (саморефлексивным) «я» и говорящими-молчащими предметами:

      Свидание

      ........................

      ................

      ................ <…>

      ............................

      .....

      ......

      И вдруг – соседи, муж, ребенок,

      Комната полна пеленок. <…>

      Муж в ярости:

      – Что это значит?!

      Где до сих пор ты шлялась, шлюха?!

      – Гу-гу-гу – гудят соседи. <…>

      Постой, она же здесь была.

      Ее ищу я, беспокоясь.

      – ВНИМАНИЕ

      ОТХОДИТ ПОЕЗД.

      Иду по длинному перрону.

      Бегу по шпалам.

      Мчусь по кочкам.

      Кричу последнему вагону:

      – Прощай!

      И машут мне платочком^[75].

      Обратимся к нескольким характерным фигурациям абсурдизма в книгах «Голоса» и «Молчание».

      Пример