Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия. Сборник статей

интуиции – непосредственного вне опытного знания, облекается в разные смыслосодержащие формы – «научной картины мира», «феноменологической очевидности», «донаучного знания» и пр., которые могут базироваться как на религиозных, так и на метафизических (натурфилософских, позитивистских, сциентистских), мифологических или смешанных основаниях.

      Как известно, для западноевропейского научного мышления со времен позднего Средневековья характерна гносеологическая традиция жёсткого разделения субъекта и объекта познавательного процесса, восходящая ещё к английскому эмпиризму и картезианскому радикальному рационализму. Из данной идеи логически вытекает в том числе потребность объективизации знания (истины), очищения его от эмоциональных субъективно-нормативных примесей и искажений. В противоположность данному представлению, другие известные философские системы, прежде всего античные и восточные, считали и считают такую методу неверной и недопустимой. Однако, подобно русской философии проповедуя принципиальную неразделимость, единство субъекта и объекта, укоренённость первого в последнем, пантеистические религиозно-философские системы часто усматривали в этом единстве сакральный характер и не допускали его разрушения ни в форме познавательного, ни тем более в форме активного практически-преобразующего процесса. Русская же философия, воспринимая идею взаимной зависимости и единства субъекта и объекта познания, во-первых, подобно европейской (изначально основанной на христианской традиции) не воспринимает неживой объект познания в качестве божества, десакрализует его, а также признаёт за субъектом главенствующую, активно-преобразующую роль, во-вторых, подчёркивает не просто существенное влияние особенностей познающего разума на ход и результаты процесса познания, но имманентный характер нормативно-регулятивной (аксиологической) составляющей для любой гносеологии. Не только вера, которая предоставляет учёному картину мира и формирует его научную интенцию, но и все ценности, цели, смыслы, принципы «долженствования», упомянутая интуиция и пр., словом, всё то, что обязательно, осознанно или подсознательно задействуется субъектом в познавательном процессе, составляет необходимый каркас – эпистемологию познавательного инструментария. (В этом умозаключении русская мысль в значительной степени предвосхитила выводы знаменитой неокантианской баденской школы.) Отсюда происходят различного рода регулятивные эпистемологии в русской философии – эпистемология веры (у Вл. С. Соловьева и др.), эпистемология ценностей[75], эпистемология смыслосодержащих объектов (излюбленный термин герменевтики), этическая эпистемология ^[76] и т. д. Данная тема – предмет особого исследования, здесь же лишь отметим, что, согласно данной концепции, регулятивно-ценностные гносеологические процедуры, такие как, например, упомянутая научная интенция, репрезентация, формализация, интерпретация, категоризация

75

«Будет время, когда наука освободится от псевдонаучных представлений о “научности” и станет изучать целестремительность всех процессов в природе, а следовательно, и реализацию ценностей в ней» (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. М.: Изд-во полит, литературы, 1991. С. 306).

76

«…Именно этическое содержание… делало русскую экономическую мысль непрофессиональной», – это выдержка из приведённого выше предисловия В. С. Автономова к книге Й. Цвайнерта. Заметим, что пафос неприятия или принижения всего отечественного иногда происходит не по злому умыслу, а по простому незнанию или недопониманию сути гносеологии. Этика, аксиология есть не просто «эмоции», а (в том числе, наряду с прочим) прогрессивная, имманентная самому человеческому разуму методология познания, признанная в данном качестве не так уж давно усилиями западноевропейских философов-«баденцев» Г. Риккерта, Н. Гартмана, В. Вильденбранта, но не аналитическая, расчленяющая, «душераздирающая», а синтетическая, конструктивная, «собирающая», а потому столь близкая русской мысли.