Гонка с преследованием. Сергей Майдуков

сомнительных прелестей Мануйлова отвлек тихий голос Белого, успевшего трижды повернуться с бока на бок.

      – Слышишь? – окликнул он. – А если меня такая работа не устраивает? Я не хочу за зарплату людей убивать. Знаешь, сколько профессиональные киллеры за это получают?

      – Наслышан, – хмыкнул Мануйлов. – На то они и киллеры. Люди свободной профессии.

      – А мы, выходит, рабы?

      – Ну почему рабы? Наемники. Только продались задешево.

      – Не нравится мне это, – повторил Белый с мрачной убежденностью.

      – Вот и соображай, – сказал Мануйлов, отодвигая от себя журнал, чтобы оценить филейные части тела на развороте.

      «Вот бы так госпожа Удача ко мне задом повернулась», – мечтательно подумал он.

      Жизнь он проводил в уверенности, что однажды так и случится. Поэтому не жил, а как бы отбывал срок в ожидании знаменательного события. И это его вполне устраивало.

      Глава 6

      Дискредитация и дискриминация

      Кировский район занимал примерно пятую часть Волчевска. Частично эта территория была занята допотопными заводами, из труб которых постоянно валил, струился или хотя бы сочился разноцветный дым. Но были здесь и относительно зеленые островки спальных микрорайонов. В одном из них проживала семья Добрыниных.

      Как заведено чуть ли не во всех постсоветских городах, микрорайон назывался Текстильщик. Застроенный однообразными желто-коричневыми девятиэтажками, он навевал на жителей такую тоску, что, поселившись здесь, они навсегда теряли способность искренне радоваться жизни и ходили по улицам то ли мрачные, то ли подавленные, то ли просто сонные. Преображались они лишь дома, где не было необходимости подстраиваться под окружающую обстановку.

      Семья Добрыниных мало чем отличалась от тысяч других семей, проживающих в микрорайоне Текстильщик. Правда, их девятиэтажка была не бежевой, не желтой и не оранжевой – строители оставили ее бетонно-серой, почему-то передумав обкладывать плиткой. Подъезд тоже выглядел серым, хотя когда-то его стены были выкрашены в голубой цвет. Называть его «парадным» было все равно, что называть лайнером какой-нибудь грязный, чадящий пароходишко. Лифт, давно лишившийся своего единственного украшения – зеркала, походил на тесную тюремную камеру, созданную специально, чтобы отучить узников спать лежа. То, что было написано на стенах этого сооружения, определенно не было предназначено для детских глаз, однако они это читали, взрослея значительно раньше, чем было задумано природой.

      После такого подъезда и такого лифта было настоящим облегчением попасть в чистую, достаточно просторную и светлую квартиру. «Из чистилища – в рай», – подумал Мошков, переступая порог. В одной руке он держал букет душистых пионов, в другой – банальное, но неизбежное шампанское. Тем не менее выражение его лица было отнюдь не праздничным. Он принес неутешительные новости, и это угнетало Мошкова. Он ужасно не любил огорчать людей, которые ему нравились. К Варе же он начинал испытывать более глубокие чувства. Поэтому и напросился в гости, решив, что пришло время познакомиться