Священное ремесло. Философские портреты. Владимир Зелинский

пролагает путь в людях, повинующихся Промыслу и Божественному закону, как полагали Вы? А что если люди вдруг возьмут и изобретут свой собственный промысел и в манифесте о том объявят, и массами овладеют, и погонят их штурмовать само Небо? Идея Царства Божия на земле всегда скользит по краю пропасти, а в России однажды – Бог сохранит Вас увидеть это – она сорвется в багровый мираж. «Есть великая славянская мечта о прекращении истории», – писал Мандельштам в статье Чаадаев, и, возможно, симулякр Царства Божия на земле со слиянием (принудительным) всех душ человеческих в одну[36], и явился у нас еще одной попыткой ее, истории, прекращения. Мечта воплотится в утопию, подожжет полмира, но потом сдуется, осядет, рухнет, рассыплется, уступив место видению ушедшего на дно царства, откуда нас когда-то изгнали, но куда мы вернемся под расписными парусами плывущих вспять истории кораблей.

      «Мое пламеннейшее желание, – писали Вы Пушкину в 1831 году, – видеть Вас посвященным в тайну времени». Откройте же нам Вы, тайнозритель, где спрятана эта тайна? В том, что «река времен в своем теченьи»[37] впадает в Божие Царство, и русло ее проложено не где-нибудь там, а в России? Вы лишь едва коснулись ее, но, коснувшись, задели струну, которая надсадным пением своим зовет, молит, требует эту тайну разгадывать. Не умом, не статьями разгадывать, а Востоком и Западом, спорящими внутри нас. И уже два века почти, как разгадывать, Петр Яковлевич, вместе с Вами, коль скоро вольно или невольно, Вы первый и начали тот разговор.

      2016

      О музыке и смерти

      (Александр Блок)

I

      Присутствие Блока начинается во мне с непроизвольной пушкинской ноты, с отзвука «веселого имени» или ритма, невзначай просыпающегося в памяти. Словно гармония в истоке едина и нерасчленима, самое сокровенное в ней есть всегда и самое близкое. Судьба и тема одного поэта могут преломиться в звучании другого, словно выплыть из неразличимой глубины. Нередко я пытаюсь разгадать их в каком-нибудь, как бы случайно возникшем мотиве.

      Не дай мне Бог сойти с ума.

      Нет, лучше посох и сума;

      Нет, лучше труд и глад.

      Не то, чтоб разумом моим

      Я дорожил; не то, чтоб с ним

      Расстаться был не рад:

      Когда б оставили меня

      На воле, как бы дерзко я

      Пустился в темный лес!

      Я пел бы в пламенном бреду,

      Я забывался бы в чаду

      Нестройных, чудных грез.

      И я б заслушивался волн,

      И я глядел бы счастья полн,

      В пустые небеса.

      И силен, волен был бы я,

      Как вихорь, роющий поля,

      Ломающий леса;

      Да вот беда: сойди с ума,

      И страшен будешь, как чума,

      Как раз тебя запрут,

      Посадят на цепь дурака,

      И сквозь решетку как зверка

      Дразнить тебя придут.

      А ночью слышать буду я

      Не голос яркий соловья,

      Не

36

Восьмое письмо.

37

Из последнего стихотворения Г. Державина.