Солдат и Царь. Два тома в одной книге. Елена Крюкова

ты. Я не хоронюсь, – бросил он Андрусевичу. – Я – думаю.

      – Думают индюки!

      – Не бойсь, в суп не попаду.

      – Ну ты, дружище, прервали тебя! А чо дальше-то было? Чо, Ленин вас спать пошел уложил?! – крикнул заливисто, как поутру петух, уже развеселившийся Игнат Заявьялов.

      Люкин руку вперед выбросил.

      – Эй, там! Гимнастерку подайте! И тужурку. Задрог я. Чо ко мне прилипаете, как осы к медку?! Все я сказал. Все.

      – Все, да не все! – вскрикнул Игнат.

      – А хочешь все? Да ничо особенного. Ночь спустилась. За нами рыбьи хребты да крошки прибрали. Подстаканники унесли. Каки-то девки, ядрить их. В узких таких платьях, сами длинные, как рыбы. Так бы и съел.

      Люкин бросил дохлого сверчка на пол, натянул гимнастерку, накинул поверх истертую тужурку.

      – Чо ж не съел?!

      – Иди ты. Петр бает: в обратный путь пора. Вы, грит, слова Ленина помните? Не выдавать царя никому и никогда без приказа товарища Свердлова и Совнаркома. Ну мы кивам: поняли, значитца, все! Только приказ ВЦИКа, и подпись Ленина самого! А так ни-ни! Положили нас на ночевку в маленькой каптерке. Там отчего-то копчеными лещами всю ночь страсть как пахло. Я аж весь слюной изошел. И посреди ночи встал, как этот, лунатик, и пошел тех лещей искать. Ну, думаю, где-то сверток схоронен! Али – в ящике запрятаны, ну так воняют аппетитно, душу вон! Шарю. Матвеев и Глеб – храпят, не добудисся. И вот источник запаха, кажись, отыскал. Наклоняюсь. Короб передо мной. Закрыт неплотно. Я крышку вверх – ать! – а там… а там…

      – Не томи, мать твою!

      – А там – банки с гуталином и ваксой, и – до черта их…

      Смех грохнул, как выстрелы, вразнобой.

      – Спали отвратительно. Можно сказать, и не спали! Хоть и в поездах энтих, как назло, тоже поспать всласть не удавалось. Там лежи, да ушами стриги. Каптерка душная да холодная. Отопления у них в Смольном – тоже никакого! Дровишки экономют. А Ленин, бают, там частенько ночует. Когда государственных дел невпроворот. На кожаном диване.

      – Холодно яму.

      – Ну дык накроют чем тепленьким. Шубой какой.

      – И вот переспали мы… еле встали. Спали-то на полу. Прямо на паркете. В шинелях. Руки под щеки подложили, и вперед. А тут утро. Выросло, как гриб из-под земли. С часовым хотели как люди попрощацца – а глядь, там уже двое других маячат. С ружьями, все честь по чести. Нет, никто Ленина не убьет!

      – Ну, пусть тольки посягнут.

      – На площади живьем сожжем того, кто – посягнет!

      – Ты, брат, доскажи…

      – Выкатились из Смольного. Нева перед нами. Ох, широкая! Да не шире нашей Оби. Или – Енисея нашего.

      «Или Волги. У Жигулей».

      Лямин прикрыл глаза. Носом втянул воздух и ощутил будто влажный, волглый и рыбий запах реки. А потом – наважденьем детского сна – тревожный, густо-пряный дух желтых кувшинок.

      «Мне бы тоже брякнуться да выспаться, на ходу брежу».

      – Стоим, на парапету облокотилися! Вода идет мощно, могутно. И – быстро. Так катит, что тебе мотор!