Марш экклезиастов. Михаил Успенский

невесть откуда взявшегося укротителя, потом мёртво стала.

      Пацан лежал без сознания, Шпак осмотрел его на скорую руку, отмахнулся: на вид страшно, но ничего серьёзного.

      Они поколдовали над пулемётом. Нормальная гашетка отсутствовала, но если вот этот и этот провод соединить, то получается электроспуск. Шпак зачистил концы, и они опробовали трофей, пальнув разок в сторону разлома.

      И оттуда вылезла вторая тварь.

      Аннушка наклонилась к самому уху, но Николай Степанович даже не расслышал, а догадался: «Брюс!»

      Он развёл руками: сейчас ничего не сделать! Вот выберемся – сразу начнём искать!

      Аннушка показала рукой: пометить! Оставить знак!

      Николай Степанович кивнул, вытащил нож и на пластиковой облицовке двери нацарапал руну «Гар», которую иногда использовал как одно из своих факсимиле. Теперь, если Брюс сюда доберётся, он будет знать точно, что они были здесь, и прикинет направление, в котором они могли скрыться. Заодно Николай Степанович на полу сделал несколько глубоких царапин там, где стояла карта, и поковырял глубоко, как мог, там, где стояла свеча.

      Дом встряхнуло ещё раз. Потом по небу со стороны моря пронеслось что-то огненное – и рухнуло невдалеке. Почему-то зажёгся свет, но тут же погас.

      Армен и Толик, как могли, затыкали дыру, но ветер влезал чёрт знает в какие щели. Снаружи началась настоящая метель.

      Зажигалка Николая Степановича давала слишком короткий огонёк, свеча никак не хотела заниматься.

      Армен что-то объяснял Толику, тот кивал.

      – Закройте как следует эту дыру! И дайте мне другую зажигалку!

      Вторая тварь чем-то отличалась от пленённой, но вникать в эти отличия было некогда: пока та пыталась разобраться в ситуации, к которой, скорее всего, не была подготовлена, Шандыба навёл на неё ствол, а Шпак соединил провода. Два десятка пуль весом по шестьдесят три грамма каждая покинули ствол со скоростью пятьсот метров в секунду. Поскольку до мишени было метров двенадцать, все они хоть во что-то, да попали.

      Когда-то в небе над Германией точно такие же очереди точно таких же «Кольтов-Браунингов» разбирали на части очень крепкие самолёты «Фокке-Вульф-190». О более хрупких «Мессершмиттах» и говорить не приходилось.

      В общем, от проклятой твари осталась одна гусеница и половина корпуса, всё остальное куда-то делось. Гусеница стремительно нарезала круги, пробка из-под неё так и летела…

      Но из провала лезла следующая тварь.

      Теперь всё получилось. Свеча горела на полу, свеча горела… был день, но за стеклом бушевала свинцовая темень, летел снег, всё тряслось и содрогалось, а здесь горстка людей как зачарованные смотрели на странный, какой-то неживой огонь. Тень от свечи легла на сероватый, под металл, пластик двери… секунда, другая – и тень стала как будто плотнее, словно вдвинулась вглубь стены. Николай Степанович указал на Костю: пошёл!..

      Это было как сброс парашютистов: пошёл! пошёл! пошёл!..

      Он перенял дыру у