Гиперборейская чума. Михаил Успенский

а, прихватив неосмотрительно поставленный на пол кейс доброхота-освободителя, тихо-тихо смылся.

      Как ни странно, доброхот не стал поднимать шум и тоже растворился в негустой толпе.

      Когда пленницу повлекли в дежурку, сержант Агафонкин, как бы стыдясь своего неучастия в схватке, принялся разгонять народ, причём исключительно жестами, и, видя выражение его лица, люди повиновались безоговорочно.

      Потом он сходил в вестибюль к аптечному киоску (идти пришлось далеко, поскольку тот киоск, что напротив поста милиции, не работал сегодня), взял упаковку анальгина и тюбик гепариновой мази. Слухи в сильно искажённом виде уже докатились до периферии, поэтому киоскёрша долго не отпускала сержанта, выпытывая подробности. Сперва он отвечал скупо, всё ещё жестами, но потом, чувствуя, что челюсть кое-как движется, разговорился.

      – Никакой не крокодил, – сказал он. – Осетёр. И вообще не болтай. Контрабандой тут пахнет.

      Выслушав пару медицинских советов, он двинулся назад. Разложили ребята мочалку или ещё нет? – пришло ему в голову. Он торопливо вернулся к киоску, где, краснея, ткнул пальцем в презервативы и на пальцах же сперва попросил три, а потом, подумав, целых пять. Обратно он шагал чуть быстрее. Воображение пошло вразнос – должно быть, от удара. Первым, конечно, будет Серый, думал он. А потом я. А потом ей понравится. А потом отдадим пээмгэшникам с собакой. А в бидоне, наверное, мёд…

      Дверь, к его удивлению, была открыта. Мочалка, освобождённая всего лишь от рюкзака, сидела на стуле, закинув ногу на ногу. Сержанты стояли по стойке «смирно», а Серый, красный и мокрый, сидел за своим столом, выглядывая из-за половины осетровой туши – но тоже по стойке «смирно». В руке у него была телефонная трубка.

      – Извиняйся, Васька, – пробормотал он, отводя взгляд. – Извиняйся, пока не поздно.

      В контуженном мозгу Агафонкина мелькнула было мысль, что мэр наконец-то дал приказ метелить чёрных, а они сдуру поступили наоборот. Потом – что напоролись на спецназовку, выполнявшую спецзадание, и тем самым сорвали спецоперацию. Потом…

      – Так мы это… Прощения просим, – сказал он. – Чтобы без обид, значит…

      И потрогал закаменевшую половину лица.

      Девушка улыбнулась.

      – Ираида, – сказала она застенчиво и протянула ладошку лодочкой.

      Затмение всё не оставляло Агафонкина, и он совершенно неожиданно для себя и впервые в жизни поцеловал женщине руку.

      – Редкое у вас имя, – заискивающе подал голос из-за стола лейтенант.

      – Обыкновенное имя, – сказала воительница. – У нас каких только нет имён! Есть Препедигна. Есть Феопистия…

      Тем временем отозвался телефонный собеседник лейтенанта.

      – Да! – закричал Ситяев. – Подойдёт! Ну что ты!.. За мной не заржавеет! Спасибо, Мохнатый! Спас, можно сказать!

      Он положил трубку и, расплываясь в улыбке, сказал:

      – Сейчас будет машина. По высшему разряду доставят. Вы уж Евгению Феодосьевичу про недоразумение это глупое не говорите… Рыбку вам ребята сейчас упакуют…

      Вместо