Ладья тёмных странствий. Избранная проза. Борис Кудряков

острога на стержень («Встречи с Артемидой»),

      по-над берегом боря («Встречи с Артемидой»),

      пропадают отдельные слоги в словах:

      в голове крутится слово паралепипед («1999 год»),

      потянуло меня от всей этой загульной кати-поле житухи в сон («Встречи с Артемидой»),

      исчезают пробелы:

      Пятьдесятшесть год. Полввроде женский («Ибо иногда»)

      – в результате чего слова склеиваются, образуя неологизмы:

      Небосклад («Время жатвы»),

      ураганы тьматьмы («Время жатвы»),

      некоторые фрагменты текста глазам Гран-Бориса уже не различить – и они обозначаются длинными рядами точек:

      Последний урок вежливости… когда с Фатумом закончено дрязгобоище. На эстраде мраморный подшейник… Нож вскроет грудину от горла до паха («Ладья темных странствий»)

      или лаконичным индексом «ошибка»:

      другие бродят по другим которые других не знали, ошибка, аттракцион светлой памяти материи («Последняя часть первая»),

      и лобзания эти такие юношеские… – Ошибка. – …пробудили в ней женственный корень («Встречи с Артемидой»).

      Сознательно отказывающийся от созерцания окружающего мира, Гран-Борис повторяет путь слепнущей после болезни маленькой О.; в самом конце такого пути его проза должна окончательно расплыться, исчезнуть, пропасть, свестись к некоему минимальному, нередуцируемому остатку. (Иногда кажется, что этим остатком будет таблица Сивцева – уникальный пример футуристической зауми на службе медицины, запускающий рефлексию о неизбежной потере способности видеть: Ш Б/ М Н К.)

* * *

      Возможно, ситуацию Гран-Бориса и маленькой О., ситуацию слепо-глухо-немого концептуального персонажа, следует считать аллегорией не только письма, но и самой жизни в СССР – деформированном государстве рабочих и крестьян, несчастливо попавших под пяту новой бюрократии.

      Важный мотив советских семидесятых: от гадости и пошлости хочется закрыть глаза, нос и уши, но окончательно застывшая, искаженная, уродливая структура все равно дает о себе знать – на поверхности полно ям, канав, ухабов, резких поворотов и острых углов, грозящих причинить боль.

      Именно поэтому так важно читать сегодня Кудрякова: его тексты развенчивают заново сложившуюся мифологию брежневского застоя – якобы золотого времени, которое «было навсегда, пока не кончилось» (Алексей Юрчак); времени, когда простой человек, честный труженик, добросовестный работник был избавлен от экзистенциальных кризисов, порождаемых свободным рынком; когда даже отщепенцы могли спокойно сидеть в кочегарках, создавая шедевры живописи и литературы.

      В действительности поздний социализм отнюдь не располагал к спокойствию; он точно так же вызывал неврозы, психозы, мании и депрессии. Борис Кудряков избавляет читателя от многих (и модных) прекраснодушных иллюзий; и дело даже не в смачном живописании мерзостей советской жизни, но, скорее, в постоянном