Лифшиц / Лосев / Loseff. Сборник памяти Льва Лосева. Отсутствует

Фонтанку, украшенный (?) щитами Персея с запечатленным и тиражированным лицом хаоса, безумным лицом Горгоны в клубке змей, был одним из самых любимых поэтом петроградских мест.

       И на одном мосту чугунный лик Горгоны

       Казался в тех краях мне самым честным ликом.

      Личное бессмертие в мифопоэзисе Бродского есть превращение самого себя в камеру, фотопленку, скорее даже в самое светочувствительность и незримый отпечаток света:

       На сетчатке моей – золотой пятак.

       Хватит на всю длину потемок.

      Сюзан Зонтаг (мы видели ее рядом с Бродским в другом фотоальбоме Марианны Волковой – «Бродский в Нью-Йорке») пишет о той «красоте, которую способна открыть только фотокамера, – уголке материального мира, которого глаз сам по себе не способен увидеть, выделить». Переверните несколько страниц, читатель, и вы поймете, что она имеет в виду.

      Лев Лосев

      Дверь в комнате Иосифа

      (фото Марианны Волковой)

      Пришпилен рисунок: кто-то в бурнусе

      из пускавшихся в раскаленные зоны,

      то ли Данте, то ли Лоуренс Аравийский.

      Открытки: «Прибой бьется о скалы»,

      «Хребет Гиндукуш», «Гильгамеш и Энкиду»,

      «Пирамиды в Гизе» (нет, все же Данте),

      «Понте Веккьо» (или это Риальто?),

      «Дверная ручка» – нет, ручка не на открытке.

       Здесь живет Никто.

       Недоверчив к двери,

       замка на звонок просто так не откроет,

       сперва поглядит в смотровую дырку

       да и отойдет от греха подальше.

       Но настанет день – он повыдернет кнопки,

       торопливо заполнит все открытки,

       надпишет на каждой: «К Николе Морскому»,

       подпишется размашисто: «Твой Гильгамеш»,

       рванет на себя дверную ручку,

       а за дверью – Вожатый в белом бурнусе,

       а за ним – каналы, мосты, пирамиды

       и бьется, и бьется прибой о скалы,

       оседает, шипя, на снега Гиндукуша.

      Мне бы хотелось прокомментировать (по необходимости кратко) вышеприведенные тексты, используя материалы бесед (как они были зафиксированы мною или запомнились) с Л. Л., а также собственные наблюдения. Надеюсь таким образом поточнее прочертить – для себя и других – некоторые, как мне кажется, немаловажные автобиографические и мировоззренческие аспекты творчества Л. Л.

      Всякий раз, без исключения, когда Л. Л., приезжая по делам в Нью-Йорк, заглядывал в нашу квартирку на Бродвее, он просил показать ему фотопортреты Иосифа Бродского работы моей жены Марианны. Она снимала Бродского много лет, с 1978 по 1996 год. Скопилась изрядная коллекция, нашедшая отражение в нескольких фотоальбомах: «Иосиф Бродский в Нью-Йорке» (Нью-Йорк, 1990), «Портрет поэта: Иосиф Бродский, 1978–1996» (Нью-Йорк, 1998), «Там жили поэты…» (СПб., 1998).

      Фотографии эти до сих пор не рассортированы толком. Хранятся они в разнообразных коробках и папках. Вот из этих коробок и папок снимки и извлекались по первому же требованию нежно нами любимого Л. Л. Сразу скажу,