Код розенкрейцеров. Алексей Атеев

зов.

      – Идем-ка сюда, Егор, – зашептала хозяйка.

      Недоумевая, Олегов последовал за ней. Хозяйка зашла в сарай, повозилась в углу, откуда послышалось характерное звяканье железа о стекло; наконец она приблизилась к историку и протянула ему полулитровую стеклянную банку с какой-то мутной жидкостью.

      – На-ко, выпей с устатку, – торопливо проговорила хозяйка.

      Олегов машинально взял банку и поднес ее к лицу. В нос ударил характерный кислый запах: пахло дрожжами и алкоголем.

      – Что это? – недоуменно спросил историк.

      – Не бойся, пей. – Она смущенно кашлянула. – Бражка это. Сам-то всегда после работы принимает. Хорошая бражка, на чистом сахаре.

      – Не пью я, – начал отнекиваться Олегов.

      – Что значит, не пью? – перешла в наступление Анисья Трофимовна. – Я тебя не спаиваю, а после работы надо принять! И вроде я тебе должна… Нашу работу исполнил, так что пей.

      Боясь обидеть хорошего человека, мученик мужественно поднес банку ко рту и, чувствуя себя последним дураком, отхлебнул таинственной жидкости. Он отродясь не пробовал бражки. Против ожидания, на вкус жидкость оказалась не то чтобы приятной, но вполне терпимой. Она шибала в нос, но по телу сразу же разлилось тепло.

      – Еще? – спросила хозяйка. Историк ожесточенно замотал головой, показывая, что достаточно. Но гостеприимная хозяйка снова отошла в угол и тут же вернулась со вновь наполненной банкой.

      – Не в силах, – произнес Олегов.

      – А не торопись… Посиди… Да и я, пожалуй, приму. – Она в один присест ополовинила банку.

      Олегову стало хорошо, захотелось поговорить с хозяйкой, потолковать о жизни, о видах на урожай.

      «С чего бы начать, – расслабленно думал он. – Ах, вот с чего!»

      – Послушайте, Анисья Трофимовна, – начал он. – Когда работал на чердаке…

      – Ну? – отозвалась хозяйка.

      – Я там, на чердаке, нашел какой-то ящик… сундучок… С бумагами.

      – А-а, – протянула Анисья Трофимовна.

      – Вы уж извините, но я открыл этот сундучок и посмотрел на его содержимое. Конечно, нехорошо…

      – Чего ж тут нехорошего, – равнодушно ответила хозяйка. – Этот мусор давно сжечь нужно было. Давай-ка глотни.

      – А что это за бумаги? По-немецки… То есть на немецком, – похоже, язык у Олегова начал немного заплетаться.

      – Постояльца одного бумаги, – пояснила хозяйка, как показалось Олегову, с некоторой неохотой. – Жил тут… Давно. Года три назад, а может, и больше.

      – Он что же, немец был?

      – Да кто ж его знает. Может, немец, может, жид, то есть еврей, – поправилась хозяйка, – а может, поляк или чех… Не знаю.

      – И что же с ним стало?

      – Умер, – последовал односложный ответ.

      – Можно, я эти бумаги посмотрю? – совершенно неожиданно для себя попросил разрешения Олегов.

      Почему Егор вдруг сделал этот опрометчивый, перевернувший всю его дальнейшую жизнь шаг, он и сам не мог объяснить.