Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи. Чарльз Кловер

требовалось только одно – обнаружить закономерные изменения и вывести универсальные законы, применимые к любым языкам во все времена.

      В поздние годы своей жизни Якобсон любил рассказывать коллегам о том, как они вместе с Трубецким положили начало лингвистической революции, вдохновившись теорией термодинамики. Новые представления о равновесии, разработанные к 1890-м годам физиком Людвигом Больцманом, породили мощную теорию «систем». Если газ из одной камеры выпустить в другую или если нагреть стальной прут с одного конца, системы пытаются достичь «состояния покоя», то есть часть газа перетечет в другую камеру или жар равномерно распространится по всему пруту, который будет постепенно остывать. Якобсон считал учение Больцмана о равновесии систем «началом новой науки и нового искусства, ориентированных на функцию и цель, а не причину»[59].

      Иными словами, язык можно приравнять к камере из примера, который рассматривает Больцман: если вводится новый элемент – скажем, новое слово – или меняется произношение старого слова, то язык реагирует как система с нарушенным равновесием, то есть ищет новое состояние покоя. Но взаимосвязанность лингвистических единиц приводит к тому, что, осваивая новый элемент или какое-то изменение, система вынуждена, в порядке компенсации, изменить множество других единиц. Язык, как любая система, ищет «равновесия». Исследования Якобсона и Трубецкого показали (а затем работы других лингвистов подтвердили), что изменение каких-то аспектов языка вызывает цепную реакцию. Их исследование сводилось лишь к смыслоразличительным звуковым единицам, то есть фонемам, не охватывая целые слова, и обнаружилось множество соотношений между фонемами, которые сохраняются независимо от того, к какому языку они принадлежат.

      Фонологическая теория Трубецкого доказывает, что определенные фонологические признаки повсеместно выступают в сочетании с другими, а в отсутствие этой пары утрачиваются. На практике эти отношения абстрактны, их почти невозможно описывать человеческими словами. Например, во всех языках долгота гласного не выступает в качестве смыслоразличительного признака, если отсутствует фиксированное ударение, а при таком ударении долгота становится значимой.

      Эти перемены ускользают от человеческой интуиции, отчего кажутся еще более занимательными. Их трудно объяснить, если не допустить возможности, что недоступный сознанию орган формирования языка у нас в мозгу устроен куда сложнее и тоньше, чем мы думали. На самом деле впоследствии удалось также доказать, что звуковые изменения всегда происходят группами, то есть изменения в языке случаются не изолированно, но каждое изменение включает цепную реакцию дальнейших изменений, компенсирующих первоначальный сдвиг[60].

      Так, за триста пятьдесят лет, с 1350-го до 1700-го, практически все гласные среднеанглийского языка, один за другим, превратились в дифтонги. Это крупнейший задокументированный

59

Электронное письмо Омни Ронена автору.

60

Andre Martinet, Économie des changements phonétiques, Francke, 1955.