Кровавый рассвет. Дмитрий Казаков

ученики Харугота, бывшие в этот момент в первых рядах и творившие свои чары, ощутили, что тела перестали им подчиняться. Кто успел испугаться, кто удивиться, но все потеряли сознание. Каждый на миг прикрыл глаза, а когда открыл, то через почерневшую радужку на мир смотрел правитель Безариона.

      Он видел тридцать шесть картинок сразу.

      Обычный человек, да и маг из геданов не выдержал бы такого напряжения и сошел с ума. Но тот, кто воплотил в себе Храм Тьмы и постиг давно забытые умения орданов, Старых народов, смог сохранить связность мышления. Пусть на несколько мгновений, но этого хватило.

      Ученики повторили жест наставника, бросая что-то невидимое вперед, и там, где стоял частокол и чернел перед ним ров, ударили фонтаны из комьев земли. С чудовищным гулом зашатались намертво вколоченные бревна, поползла по ним гниль. В недрах рва зачавкало, и земная плоть начала смыкаться.

      В лагере императора имелись маги, и они попытались сопротивляться, но это походило на попытку сдержать наводнение с помощью заборов. Волна Тьмы смела преграды и пошла дальше, вперед…

      Вихрь около Харугота исчез, кожа побледнела, а сам он упал на одно колено.

      Командир сотни охраны сделал шаг вперед и увидел, что из ушей консула течет кровь.

      – Что с вами, мессен? Вам помочь? – спросил он.

      – Нет… – Ответ прозвучал тихо, еле различимо. – Я сам справлюсь.

      Чрево рвала такая боль, будто он сам резал себя тупым ножом, в голове что-то трещало. Тьма, как обычно, взимала плату болью, и Харугот терпел, понимая, что нет иного пути.

      Что никто, кроме него, не сможет сделать Алион единым…

      Затем боль ослабела, и он смог подняться на ноги. Вздохнул холодный воздух, вытер с лица кровь и огляделся.

      – Очень хорошо, – сказал консул. – Очень хорошо…

      Магический удар уничтожил ров, остатки сгнившего частокола упали на землю, и атакующие колонны ворвались в лагерь, даже не заметив препятствия. Боевые машины оказались захваченными, и теперь войско сошлось с войском, Чернокрылые – с гвардейцами Синей Луны, орки Шахияра – с выходцами из Западной степи, таристеры – с легионерами и ополченцами…

      Вот только наступавшие были готовы к такому повороту дела, а оборонявшиеся – нет.

      Битва больше напоминала бестолковую свалку. Доносились полные злости и страха вопли, лязг, грохот и ржание. Знамена над полками северян неспешно двигались вперед, показывая, что наступление продолжается, но войска императора и не думали бежать.

      – Наш час, – сказал Харугот, подошел к своему жеребцу и забрался в седло.

      – Вы хотите идти в бой? – недоверчиво спросил командир охранной сотни.

      – Конечно, клянусь Великой Бездной. Если мы проиграем, то не имеет значения, выживу я или нет.

      Консул знал, что солдаты любят такие жесты со стороны полководца, и понимал, что об этом его поступке вскоре будут знать все. А еще он надеялся, что Чернокрылые не заметили, как он пошатнулся, забираясь в седло.

      Заклинание отняло силы, и в теле