Хромая судьба. Аркадий и Борис Стругацкие

все равно толку никакого не получилось. Повесть отклонили. Спасибо, хоть аванс не отобрали.

      Я листал страницы с однообразными записями:

      «2.04. Сдел. 5 стр. Вечером 2 стр. Всего 135 стр.

      3.04. Сдел. 4 стр. Вечер. 1 стр. Всего 140…»

      Это у меня верный признак: если никаких записей, кроме статистических, не ведется, значит, работа идет либо очень хорошо, либо на пропасть. Впрочем, 7.04 – странная запись: «Писал жалобу в правительствующий сенат». И еще: 19.04. «Омерзительный, как окурок в писсуаре». И 3.05: «Ничто так не взрослит, как предательство».

      А вот и тот день, когда начал я придумывать современные сказки.

      «21 мая 72 года. История про новосела-рабочего. У него работают циклевщик, грузчик, водопроводчик, все кандидаты наук. И все застревают в квартире. Циклевщик защемил палец в паркете, грузчика задвинули шкафом, водопроводчик хлебнул вместо спирта эликсиру и стал невидимым. И еще домовой. И строитель, замурованный в вентиляционной шахте. И приходит Катя».

      Это еще не «Современные сказки», до «Современных сказок» было тогда еще далеко. Справиться с этим сюжетом мне так и не удалось, и сейчас я даже не помню: какой новосел? почему домовой? что за эликсир?

      Или вот еще сюжет того же времени.

      «28.10.72. Человек (фокусник), которого все принимали за пришельца из Космоса». В те поры все вокруг словно бы с ума сошли по поводу летающих тарелок. Только об этом и разговоров: братья по разуму, Баальбекская веранда, Тассильские рисунки. И вот тогда мне придумалось: живет себе человек, ни о чем таком не думает, по профессии фокусник, причем фокусник очень хороший. И замечает он вдруг некое беспокоящее к себе внимание. Соседи по лестничной площадке странно с ним заговаривают, участковый заходит, интересуется реквизитом и туманно рассуждает насчет закона сохранения энергии. «Это исчезающее яйцо, – говорит он, – не согласуется у вас, гражданин, с современными представлениями о законах сохранения». Наконец, вызывают его в отдел кадров, а там у кадровика сидит какой-то гражданин, вроде бы даже знакомый, но с одним глазом. И кадровик принимается моего героя расспрашивать, сколько церквей в его родном Забубенске, да кому там памятник стоит на главной площади, да не помнит ли он, сколько на фасаде горсовета окон. А герой, разумеется, ничего этого не помнит, и атмосфера подозрительности все сгущается, и вот уже заводятся вокруг него разговоры о принудительном медосмотре… Чем должна была кончиться вся эта история, я придумать так и не сумел: охладел. И теперь очень жалко мне, что охладел.

      Второго ноября записано: «Не работал, страдаю брюхом», а третьего – короткая запись: «Вполсвиста».

      С теплой грустью листал я свой рабочий дневник страницу за страницей.

      «Человек – это душонка, обремененная трупом. Эпиктет».

      «Цветок душистых прерий Лаврентий Палыч Берий».

      «Против кого дружите?»

      «Ректальная литература».

      «Только те науки распространяют свет, кои способствуют выполнению начальственных предписаний. Салтыков-Щедрин».

      «Гнал спирт из ногтей