Тяжело ковалась Победа. Иван Леонтьев

к своему трогающемуся составу, брат еще раз внимательно посмотрел на закопченного сажей мальца – и обмер: узнал! А эшелон уже набирал скорость. Он сбросил с плеч новую шинель Радику, красный командирский ремень и побежал, оглядываясь и выкрикивая номер части. Радик семенил за ним, с трудом поднимая ослабевшие ноги, и перед носом у себя махал ему вялой рукой. Брат заскочил в вагон и выкинул вещмешок с продуктами, а потом долго стоял на подножке, пока состав не повернул на стрелке и Радик не скрылся из виду…

      Длинный паровозный гудок был для нас сигналом, что товарняк идет на проход. В момент приближения поезда я всегда волновался. Прыгающий первым должен был успеть освободить ступеньки тормозной площадки прежде, чем пульман или углярка подойдут к следующему. Мощный паровозный прожектор заливал ярким светом свободный путь между двумя составами, и товарняк влетал в это пространство, создавая воздушную волну. Приходилось чуть отступать и отворачиваться от ослепительного света. Паровоз пролетал, окутывая паром и оглушая грохотом и шипением, за ним с лязгом и скрежетом мелькали пустые полувагоны. Покачиваясь от сильной воздушной волны, я с напряжением вглядывался, стараясь не прозевать тормозную площадку.

      Завидев высокую подножку, я медленно приближался к грохочущему составу и, пригибаясь, делал несколько шагов по ходу, готовый к прыжку. Поравнявшись с подножкой, я прыгал с вытянутыми руками, не спуская глаз с поручней. Схватившись за железные прутья, я чувствовал, как меня ударяло об вагон. Напрягая все силы, я подтягивался, выпучивал свой пустой живот, наваливался им на ступеньку, поднимал одно колено, другое, вставал на ноги и заскакивал на площадку. Вторым прыгал Француз – так мы называли Витьку за его хронический насморк и рыжеватые усики. За ним цеплялся Радик, и последним залезал Ваня.

      Иногда в силу каких-либо обстоятельств каждый садился на отдельную площадку. Но и тогда Француз прыгал вторым или третьим. Радик никогда не выгадывал, а где станет до подхода товарняка, там и стоит, а Ваня всегда садился последним.

      Забравшись в углярку, мы дружно закуривали, бодрились друг перед другом, шутили, а когда мороз начинал пробирать до костей, старались согреться, отбивая чечетку. Ветер кружил в полувагоне, метлой поднимая снег вместе с угольной пылью и паровозной копотью, забивая нам глаза и уши.

      Когда порожняк стоял на станциях, мы дрожали от холода, но не двигались, чтобы не выдать себя. Вдоль состава ходили осмотрщики, постукивая своими молоточками, да изредка звенела со скрипом подковами сапог по утрамбованному морозному снегу железнодорожная милиция.

      От леденящего трескучего мороза стучал зубами Француз, громко хрипел застуженными бронхами Радик, медленно переступал окоченевшими ногами Ваня и смотрел на всех виноватыми глазами. Особенно сильно мерзли ноги. Было такое ощущение, словно стоишь босиком на льду.

      Тетя Дуся, добрейшая душа, встречала нас словами: «Ох! Господи! Да на кого же вы похожи?..» И тут же грела воду, заставляла нас мыться в деревянном корыте. Помывшись и обогревшись, мы съедали все, что она выставляла