Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь. Андрей Валентинов

не сказали, но подумали. Если бы нам папы молчать велели, мы ни за что бы не проболтались. А Эвриал сказал, что «дромос» – это вход в гробницу. Он такое в Микенах видел. И у нас в Аргосе тоже. Когда его тетю хоронили.

      Ну, тогда все понятно! Гадес – это гробница и есть. Для всех сразу. И нам сразу же дальше идти расхотелось.

      Но – пошли!

      – Только тихо! Пригнитесь!

      Это – Полидор. Приказы отдает.

      – Дальше не ходите – ноги промочите. Все! Ждем!

      «Дальше» – это уже в болото. Мы на краю. Здесь мокро, под сандалиями чавкает. И воняет – в смысле, плохо пахнет.

      – А когда?..

      (Это Эвриал – который коричневый.)

      – Тихо, говорю! Скоро. Сейчас!

      И действительно…

      – Ой! (Ферсандр, кажется. А может, и Эвриал.)

      – Где?!! (Это мы все.)

      – Тихо! Да вот же! Гидра!

      Гидра?! Маленькая черная змейка… А вот и еще одна! И еще!

      – Это что – гидра?

      – Вот мелюзга глупая! Конечно, гидра! Они все такие.

      Мы так огорчены, что даже не обижаемся на «мелюзгу». И это – гидры? Да это же просто змеи, у нас их возле Аргоса в каждом болоте навалом! Мелюзга, в общем.

      Да как же так?

      Смотреть дальше не захотелось. Тогда Полидор сказал, что пора назад идти. Мы и пошли.

      Только сначала Полидор отдышался – он ведь толстый. Отдышался – и рассказал, что гидры тут, в Алкионии, водятся.

      Маленькие.

      Оказывается, гидры – почти как змеи. Только змеи расти не умеют. А гидры умеют. Но они не всегда растут, а только если в море попадают. А в море они попадают, когда сильные дожди бывают и болото разливается – до речки Фрикс. А речка в море впадает. Какие гидры до моря доплывают, те и растут.

      А та гидра, что дядя Геракл убил, из моря выползла. Она по ночам ползала и овец кушала. И коз, и людей – кого встретит. Вот дядя Геракл ее и убил.

      Значит, большие гидры все-таки есть?

      Полидор сказал, что есть. В море. Если по берегу Фрикса идти, то как раз к морю выйдешь. А там – скала, на конскую голову похожая. Вот к той скале гидры и выплывают. Ночью. Иногда.

      Они-то выплывают, но мы туда не пойдем. А не пойдем, потому что поздно. Поздно – и дядя Гиппомедонт запрещает. И вообще, к той скале ночью ходить нельзя.

      И днем – тоже.

* * *

      Тихо. Темно. За дверями – тоже тихо…

      – Ну чего, Капанид, сбегаем?

      Молчит, сопит.

      Думает.

      – Угу…

      Это здесь тихо, а в зале до сих пор пируют. Но пируют как-то не так. И вина туда не носят, и флейтисток нет… И дядя Капаней не поет. Если бы пел – слышно было бы. До самой Лерны слышно!

      – А тебе страшно?

      Ну, как на такое отвечать, всем понятно!

      – Да ни капельки!

      – А Ферсандра возьмем?

      Тут уж думать приходится вдвоем. Ферсандр – друг, но без папиного (в смысле, дяди Полиника) разрешения он и шагу не сделает.

      – А мы… Мы только посмотрим. А если чего увидим – и его позовем.

      – А дорогу ты помнишь?

      Дорогу-то и я помню – вниз с холма, через священную