Куприн. Олег Михайлов

старинную мелкую мебель, делал на заказ шкатулки, рамки, киоты. Проходить в комнату надо было через его помещение.

      Старик приветливо встретил молодоженов и тотчас предложил поставить самоварчик.

      – Небось притомились. Свадьба – дело нелегкое… Покушайте чайку, – добродушно говорил он.

      – А правда, Машенька, – подхватил Куприн, – стыдно признаться, но я зверски голоден. А ты как?

      Свадебный обед был омрачен нелепой ссорой: крайне сдержанный, всегда корректный Богданович совершенно напился и набросился с бранью на издательницу журнала «Юный читатель» Малкину, которая получала крупную материальную поддержку от Давыдовой. «Скоро прекратятся эти пособия! У меня этого не будет!» – кричал Богданович, имея в виду тяжелое состояние Давыдовой, которая лежала за две комнаты от столовой…

      – Из-за этого скандала я за обедом есть не могла, – призналась Мария.

      – Сейчас сбегаю в магазин на углу и принесу что-нибудь поесть!

      Куприн скоро вернулся с хлебом, сыром в красной шкурке, колбасой и бутылкой крымского вина. Но чая у них, конечно, не было, и пришлось брать на заварку у хозяина. Куприн взял гитару и запел:

      Нет ни сахару, ни ча-аю,

      Нет ни пива, ни вина,

      Вот теперь я понимаю,

      Что я прапора жена…

      – Правда, Машенька, хороший романс? – еще более помолодев от улыбки, сказал он. – Тебе нравится? Жалко, я не догадался вставить его в мой старый рассказ «Кэт». Он был бы там как раз у места…

      – Саша, я начинаю побаиваться твоих офицерских привычек, – полушутливо ответила Мария, отбирая бутылку. – Я ведь хочу видеть тебя первым писателем России… А твоя дружба с вином этому может помешать.

      – Машенька! – Куприн с шутливым трагизмом воздел обе руки. – Это в честь такого-то дня да не выпить? Невозможно! Но обещаю, обещаю, – добавил он своей армейской скороговоркой, – что буду себя в своих дурных привычках сдерживать… Во имя двух самых прекрасных дам – тебя и литературы…

      Утрами после чая Куприн садился читать и править рукописи для «Журнала для всех», а Мария уходила к Александре Аркадьевне и проводила там весь день. К шести часам, когда Куприн возвращался из редакции, они обедали у тещи, а после обеда приходили к себе в каморку, и вечер принадлежал уже только им.

      Здесь, в квартирке столяра, Куприн делился с женой творческими замыслами, рассказывал о себе, о прошлых скитаниях и о том, что его близко затрагивало и волновало.

      Как только Куприны возвращались, у них в комнате появлялась Белочка – маленькая собачка неизвестной породы, с гладкой белой шерстью и черными глазами. Она поднималась на задние лапки, и тыкалась мордочкой в колено Марии, и, тихонько повизгивая, просилась на руки.

      – Приблудная она у меня, – объяснял хозяин. – Ишь ты, хитрюга, куда забралась. Ступай домой!

      Но Белочка только повиливала хвостом и не сходила с колен.

      – Люблю собак и умею с ними обращаться, – сказал Куприн, поглаживая Белочку. Он повернул к себе ее