Комета Магницкого – 2. Сергей К. Данилов

под кроватью, несомненно, подняли бы стоимость миллиона на два-на три, и он не смог бы купить своё нынешнее жилище. Ай да пан Виктор, ай да сукин сын!

      7. Лезь, сынок, там твоя законная жилплощадь

      Утро как утро.

      Вылил по ведру воды под уличные кусты черёмухи, калины, рябины и сирени. Все они прекрасно принялись, сирень даже пробно выпустила игрушечные соцветия.

      Дождавшись, когда Тамара отмахает пёстрыми гетрами среди крапивы пируэты аэробики, стащил с чердака шезлонг, выбил несколькими меткими ударами пару килограммов пыли, после чего разлёгся на затхлой парусине, принимая солнечные ванны одну за другой.

      Мечты о свободном творчестве не только сбылись, но превзошли самые смелые ожидания. Рядом чашка горячего чая, заваренного из листьев смородины, по фарфоровой тарелочке разложены в правильной геометрической форме сухарики из остатков жарковского хлеба.

      Соседский дом бубнил что-то невнятное. Похоже, ночью там недурно повеселились, опустошив подпольную четверть, и в этот утренний час силы граждан были на исходе, но, как видно, не у всех.

      Шум поднялся вдруг и сразу:

      – Открой, мегера проклятая! – выкрикнул сын старухи Савраскиной Пётр, которого соседи звали просто Пьером, тоном человека сильно выпившего, но ещё могущего многое свершить. – Открой дверь сейчас же, не то хуже будет… Ну, смотри, довела ты меня, стерва!

      Было слышно, как Пьер бьётся тщедушным испитым телом в дверь квартиры.

      Разжевав сухарь, Магницкий поднялся, чтобы отыскать себе другое пристанище, где не были бы слышны эти щемящие душу звуки, сходные с мявканьем кошки, попавшей под тяжёлую хозяйскую ногу.

      – Кончай шубутиться, Петро, – сказал кто-то спросонья, – опять ключицу сломаешь.

      С дорожки, ведущей к малиннику, открывался вид на жену Савраскина Наталью, стоящую перед распахнутым окном второго этажа в позе воительницы со скрещёнными на груди руками. Весь её вид говорил о глубоком презрении к супругу и неверии в его физические способности.

      Сама она была весьма невысокого роста, хрупкой женщиной лет тридцати пяти, с блёклым, одутловатым от пьянки лицом, растрёпанными волосами и цвета и вида гнилого сена.

      Пьер так сильно ударился телом в привыкшую к подобным штурмам дверь, что застонал уже совсем трезво.

      – Ну, всё, – сказал вдруг он голосом человека, решившегося на страшное преступление, – я тебя предупреждал, теперь пеняй на себя!

      С этими словами перенёс лестницу от сарая к дому и полез вверх, вызвав своим поступком шумное одобрение соседей, которые открыли окна и с удовольствием наблюдали за ходом семейного единоборства.

      – Не лезь, поганец, убью, – предупредила супруга хмуро. В её руке неожиданно возник топор.

      В окне-двери слева от квартиры Савраскиных стоял бравый мужчина лет сорока, с холёным, чисто выбритым лицом, в малиновом атласном халате, из-под которого виднелась десантная тельняшка.

      Он расчёсывал вьющиеся короткие