Дикая дивизия. Дроздовцы в огне. Николай Брешко-Брешковский

столики заняты, но никто не пил ни шоколаду, ни чаю – всего того, что потреблялось из года в год здесь под вывеской, наполовину смытой дождями, вывеской с туманным намеком на трех львов. Пили коньяк, венгерское, старый мед и старый маслянистый бенедиктин.

      Вошли новые гости, два «ингуша» – ротмистр Тугарин с Георгиевским крестом и поручик Джемарджидзе, красивый, типичный грузин, служивший сначала в пехоте, затем в опереточной труппе. Небольшой, но приятный и мягкий тенор внушил Джемарджидзе мысль променять полицейский мундир на огни рампы. С войной опереточный тенор был призван в армию.

      Служба в полиции научила его как-то особенно присматриваться к людям. Это уже было что-то профессиональное, чего не могли вытравить ни подмостки театра, ни черкеска офицера Дикой дивизии. И когда Тугарин и Джемарджидзе подъехали верхом к цукерне и сдали лошадей вестовым ингушам, по горскому обычаю засунув нагайки за пояс, на спину, Джемарджидзе сказал:

      – Понимаешь, Тугарин, этот хозяин кофейни внушает мне… как бы тебе сказать… подозрение.

      – В каком смысле?

      – Не агент ли австрийский?

      – Ну вот! Тебе всюду мерещатся шпионы, – улыбнулся Тугарин.

      – Глаз имею, нюх имею! Джемарджидзе, как Патэ-журналь: все видит, все знает.

      Они вошли в цукерню. Не только свободного столика, но даже присесть негде. Все облеплено до отказа и своими, и «соседними» уланами и гусарами.

      Тугарин, невыдержанный и горячий, вспыхнул:

      – Что за безобразие! Сейчас подать столик!

      Вид высокого, мужественного, увешанного оружием офицера вогнал в панику обоих лакеев, и они беспомощно заметались. Беспомощно, так как запасного столика не было, а если бы даже и был, то за полным отсутствием места его негде было бы поставить.

      – Где ваш хозяин? Позвать его! – И уже в бешенстве Тугарин выдернул из-за спины нагайку.

      Побледневший лакей метнулся в глубь квартиры, и через полминуты к Тугарину подошел улыбающийся пан Руммель.

      – Что прикажет господин ротмистр?

      – Я требую столик. Какой вы хозяин? Где вы пропадаете? Ваше место здесь!

      – Господин ротмистр, вы сами видите…

      – Вижу, что вы наглец! – с перекосившимся лицом выкрикнул Тугарин так оглушительно, что все смолкло кругом и биллиардные игроки с киями поспешили в зал.

      Лицо пана Руммеля приняло гневное, хищное выражение, какие-то желваки заходили под кожей углов рта и скул, но тотчас же все это сменилось чем-то медовым, искательным:

      – Господин ротмистр, не моя вина, если…

      Он не успел договорить.

      – А, не твоя вина! Не твоя… – исступленно повторил Тугарин и, взмахнув нагайкой, так ударил по лицу пана Руммеля, что вдоль щеки легла багровая полоса.

      – Что ты делаешь! – воскликнул Джемарджидзе. Но было уже поздно.

      Пан Руммель даже не дрогнул, даже не отступил, даже сохранил медовую улыбку. Только взгляд его, злой, полный убийственной ненависти,