Внеклассное чтение. Борис Акунин

всякий случай он снял руку с кресла, застегнул пиджак и нахмурился.

      – Извините, вы голубой? – спросило дитя, приблизившись.

      Зная раскованность московской молодежи, Николас не очень удивился. Просто ответил:

      – Нет.

      Морковка просияла, обернулась к подружкам и показала им два пальца, сложенные колечком – окей, мол.

      – Значит, вы его ботинок? – кивнула она в направлении сцены. – Пришли попсиховать?

      Только теперь до Николаса дошла причина девичьей заинтересованности в его персоне. Слово «ботинок» (производное от «батя») на живом великорусском означало «отец».

      – Не ботинок, а коллега, – печально молвил он. – Однако не советую вам, милая барышня, увлекаться Валей.

      Девчушка схватилась за сердце.

      – Так это он голубой? Он не по девчонкам, да?

      Николас не сразу придумал, как объяснить окрашенность Валиных пристрастий.

      – Он… полихромный. Но, повторяю еще раз, не советую. Наплачетесь.

      – Вы, дяденька, советами своими на базаре торгуйте, – ответила повеселевшая барышня. – Хорошие бабки получите.

      И пошла себе. Вот уж воистину: устами младенца.

* * *

      На Покровку, в детский сад «Перипата», Николас домчал быстрей, чем рассчитывал. Всегдашней пробки на бульваре не было – спасибо ноябрю, полудремотной поре, когда замедляется ток всех жизнеформирующих жидкостей, в том числе московского траффика.

      Сад был не обычный, казенного образца, а прогрессивный, частный. Некая преподавательница-пенсионерка, устав прозябать на полторы тысячи в месяц, набрала группу в десять детей. Ее соседка по коммуналке, в прошлом художник-график, отвечала за питание. Стихийно возникший штат дошкольного учреждения дополняли остальные соседи: безработная аптекарша и увечный майор-спецназовец, которому доверили спорт и подвижные игры. Платить за детей приходилось немало, но «Перипата» того стоила – даже взыскательная Алтын была детсадом довольна.

      Геля сидела в прихожей на галошнице, болтая ногами.

      – Явился, – сказала она (научилась суровости у матери). – Между прочим, восемь часов. Костю с Викой уже забрали.

      Прислушавшись к воплям, доносившимся из глубины квартиры, Николас парировал:

      – Но остальные-то еще здесь.

      – А Костю с Викой уже забрали, – непреклонно повторила дочь, но все же чмокнула отца в щеку, и Ника привычно растрогался, хотя поцелуй был всего лишь данью традиции.

      – Что же ты не играешь?

      – Я не люблю про взятие дворца Амина.

      – Какого дворца? – изумился Фандорин.

      – Ты что, пап, с Чукотки? – покачала головой Геля. – Амин – это афганистанец, который хотел нас всех предать.

      – Афганец, – поправил Ника, мысленно, уже в который раз, пообещав себе поговорить с майором Владленом Никитичем, забивающим детям голову всякой чушью. И потом, что это за выражение про Чукотку? Или побеседую с самой Серафимой Кондратьевной, дал себе послабку