Поезд. Анатолий Курчаткин

на веревке таскать. Вверх-вниз, туда-сюда.

      – Ну зачем ты так, – поморщился мужчина. Ему стало неудобно за нее перед жирафом.

      Но жираф не обиделся.

      – В Америке, – сказал он, – изобрели кастрюлю, которая варит без всякого огня. Поддерживает стоградусную температуру в течение целых полутора часов! Молодцы американцы, да?

      – Да что американцы. – Женщина пожала плечами. – Известное же дело, никакие не американцы, а какие-нибудь китайцы, или японцы, или наши же эмигранты. Американцы сами ни до чего додуматься не могут.

      – Ну, это я не соглашусь, – упрямо помотал головой жираф. – И могут, и додумываются, и еще как. Я америкоман, и не скрываю этого. Великая нация!

      – Великая, кто ж спорит, – подтвердил мужчина.

      Но жирафу хотелось именно поспорить.

      – И не убеждайте меня в противоположном, не надо. Все равно не убедите, – играя голосом, сказал он. – Американцы – великая нация, а вот испанцы, например, – это так себе.

      – Это вдруг почему? – удивился мужчина.

      – Или французы? – вопросительно произнес жираф. – Сальвадор Дали, художник этот, он кем был? Жил во Франции, но был испанцем? Или все же французом?

      – Испанцем он был, испанцем, – подсказала женщина.

      – Ну вот, значит, все правильно, значит, я испанцев имел в виду, – сказал жираф.

      – Да почему же они «так себе»?! – не выдержал, воскликнул мужчина.

      – Потому что этот Дали нарисовал горящего жирафа, – ответил, наконец, жираф. В голосе его кипел металл. – Он не мог придумать ничего более выразительного и отвечающего правде жизни. Почему жирафа? Вот ответьте мне, почему жирафа?

* * *

      Жираф просидел у мужчины и женщины больше часа, может быть, даже больше двух или трех, они переговорили обо всем на свете – не умолкая, перебивая друг друга, торопясь сказать о своем, не помянув и десятой части того, что хотелось сказать; разговор их длился, длился – но вдруг мужчина поймал себя на том, что уже какое-то время беседует с пустотой. Жираф исчез, словно растворился в воздухе, – так же неожиданно, как появился. Был – и не стало, и осознать его исчезновение удалось далеко не сразу.

      Мужчина прервал себя на полуслове и посмотрел на женщину. Она задремала. Сидела, сложив руки на груди крест-накрест, а голова ее склонилась к плечу. Корни волос у нее действительно были седые, седину эту не мог скрыть никакой начес. Жалко, что уснула. Даже не уточнишь, когда же жираф прервал свое гостевание.

      Дверь с грохотом откатилась в сторону, на пороге возник проводник. Он был одет по всей форме – как ему полагалось: с черным форменным галстуком под отворотами ворота белой форменной рубашки, черный форменный китель застегнут на все пуговицы, и те надраены до ослепительного солнечного сияния.

      – Ну так что же за чаем-то не пришли? – вопросил он.

      В голосе его была прощающая благожелательность. Но и порицание: нужно было прийти!

      – Так ведь вы же сказали – ждите! – ошарашенно вскинулся мужчина. Ощущая одновременно, что от слов проводника в нем возникло