Недетские сказки. Оскар Уайльд

колеснице жемчужной. Сладок запах боярышника, милы колокольчики, что прячутся в долине, и вереск, что клонится к земле на холмах. И однако же Любовь лучше Жизни, да и что такое птичье сердце в сравнении с человечьим?

      Расправила Зарянка серые крылышки и взмыла в воздух. Тенью проплыла Зарянка над садом и тенью миновала рощу.

      Молодой Студент все лежал на траве, где Зарянка его и оставила, и слезы еще не высохли в прекрасных его глазах.

      – Возрадуйся! – вскричала Зарянка. – Возрадуйся! Ты получишь свою алую розу. Я создам ее из музыки при луне и окроплю кровью сердца своего. А взамен я прошу одного: будь истинным влюбленным, ибо Любовь мудрее Философии, хоть та и мудра, и могущественнее Власти, хоть та и могущественна. Пламенеют крылья Любви, и плоть ее пламенеет. Губы ее слаще меда, а дыхание подобно ладану.

      Студент поднял голову и прислушался, но не понял, что говорит ему Зарянка, ибо знал лишь то, что написано в книгах.

      Дуб, однако, понял и опечалился, ибо сильно привязан был к Зарянке, свившей гнездо в его ветвях.

      – Спой мне последнюю песню, – прошептал он. – Когда ты умрешь, мне будет одиноко.

      И Зарянка спела Дубу, и голос ее подобен был водяным пузырькам в серебряном кувшине.

      Когда Зарянка допела, Студент поднялся и извлек из кармана блокнот и графитовый карандашик.

      – Формой она располагает, – размышлял он, рощей бредя прочь, – тут не может быть возражений; но обладает ли она чувственным содержанием? Боюсь, что нет. Она – как многие художники: сплошной стиль, а искренности чуть. Она не пожертвует собою ради другого. Она думает лишь о музыке; всем известно, что искусства себялюбивы. Однако же следует признать, что в голосе ее звенят прекрасные ноты. Какая жалость, что они ничего не значат и пользы от них никакой! – С подобными мыслями вошел он к себе в комнату, бросился на жалкое ложе свое и принялся размышлять о любимой; через некоторое время он уснул.

      А когда луна засияла в небесах, Зарянка полетела к Розовому Кусту и грудью прижалась к шипу. Всю ночь пела Зарянка, пронзая грудь шипом, и холодная хрустальная Луна склонилась к ней послушать. Всю ночь пела Зарянка, и шип пронзал ее грудь все глубже, и кровь жизни ее убывала.

      Поначалу пела она о рождении любви в сердце юноши и девушки. И, пока звенела песня, лепесток за лепестком расцветала на верхней ветке Розового Куста удивительная роза. Поначалу бледна была она, точно туман, что повис на рекою, – бледна, точно стопы утра, и серебриста, будто крылья зари. Подобна тени розы в серебряном зеркале, подобна тени розы в озере – такова была роза, что расцвела на верхней ветке Розового Куста.

      Но Куст молил Зарянку теснее прижаться к шипу.

      – Прижимайся теснее, маленькая Зарянка, – кричал Куст, – или же настанет День, а роза не будет сотворена.

      И Зарянка теснее прижалась к шипу, еще громче зазвенела песня ее, ибо пела она о рождении страсти в душах мужчины и девы.

      И нежный румянец залил розовые лепестки, точно румянец жениха, что в уста целует невесту. Но шип не достиг еще сердца Зарянки, и потому сердцевина розы оставалась бела,