Вранье. Жанна Тевлина

трудоустраивают. Что уж тогда говорить о молодых? А еще рассказывали, что в Израиле с работой плохо. Никого нельзя слушать. Если решил, надо делать. И у Шуры поднялось настроение. Бабушка тем временем спросила:

      – А как зовут маму вашей мамы?

      Он ответил.

      – Вы ее свидетельство о рождении привезли?

      Шура рассмеялся:

      – Ну что вы? Моя мама и то с трудом свое отыскала.

      – А где оно?

      – Вот же я вам дал.

      Бабушка скользила глазами по тексту, написанному от руки:

      – А тут не указано, какой национальности ее мама.

      Шура развел руками:

      – Ну, уж извините. Тогда такие выдавали. Она ничего не меняла. Вы же просили оригинал.

      Старушка кивнула. Посмотрела на Шуру и лукаво улыбнулась:

      – А она еврейка?

      – Кто, мама? Конечно!

      Он начинал нервничать.

      – Нет, ее мама…

      – У нас в роду все евреи.

      – А откуда она?

      – Бабушка? Она откуда-то из украинского местечка.

      Старушка обрадовалась:

      – А вот это она, наверное, из Черновцов.

      В этот раз он сдержал себя, ничего не ответил. Вдруг остро захотелось домой, в свою квартиру. Но он вспомнил, что обещал себе держаться и не пускать эмоции в мыслительный процесс. Надо все посмотреть, взвесить, а вернуться он всегда успеет. Хотя это будет очень смешно после всех этих сборов и проводов возвращаться. Да и что сейчас думать о возвращении? Не станет же он судить о стране по этой столетней бабке?

      Она протянула ему какой-то квиточек, показала на дверь справа:

      – Сделайте фото.

      – Да, спасибо большое.

      Он вскочил и метнулся к двери. Чуть не столкнулся с лысым очкариком из его же группы. Тот как раз выходил из комнаты, где фотографировали. Шура зачем-то пошутил:

      – Вы тоже портрет делали?

      Очкарик глянул на него неприязненно и прошел мимо. Шура чертыхнулся: вот кто его за язык тянул?

      Дальше все пошло веселее. Шура даже не заметил, как у него в руках оказалась маленькая синяя книжечка с его фотографией и многозначным номером. Все придирчиво разглядывали свои, такие же. Сзади его толкнул какой-то парень с татуировкой на руке в виде горящего факела и шепотом спросил:

      – Вас кем записали?

      Шура еще раз вгляделся в записи. Вопрос был сложный. Там не было ни намека на латинский шрифт.

      – А где это написано?

      Парень заглянул в его книжицу и указал на строчку, вторую снизу. Шура рассмеялся:

      – Вы меня спрашиваете?

      Парень бесцеремонно выхватил документ. Произнес завистливо:

      – Еврей вы!

      – Что вы говорите? А вы?

      Парень поклонился. И было в этом поклоне что-то обидное, до боли знакомое, и получалось, что Шура опять кого-то объегорил, пролез туда, куда честным людям путь закрыт. То есть все как всегда. Только в обстановке Тель-Авивского аэропорта парень не мог так же открыто рассказать ему всю правду о нем и ему подобных. Шура смутился, попытался загладить вину:

      – А как вы определили?

      – Вон тут видишь запятая сзади слова?

      – Такая