Мертвый мир. Форт Крут. Кирилл Шарапов

сухой, высокий, жилистый, худое лицо напоминало волчий оскал, но взгляд был растерянный. Он переводил его то на Слона, стоящего за спиной у Крута, то на Глобуса, вертящего в руках штык-нож от СКСа, который в его огромных ручищах выглядел как зубочистка.

      – Я свалю, если мне ствол дадут, банку тушёнки и курево, – наконец решил чернявый.

      Он понял, что команда слаженная, и ему не разбить её, а будет дёргаться, просто глотку перережут. Внутри Крута всё запело, проблема разрешилась наилучшим образом.

      – Сыр, выдай Цыгану ППШ и два магазина, только не заряжай, – приказал он, – ну и тушёнку с куревом.

      Боец кивнул и выложил на стол ствол, доставшийся от чечена, рядом положил диски. Шрам принёс банку говядины и пачку "Беломора".

      – А до утра не оставите? – ещё не понимая, что его ждёт, спросил Цыган.

      Крут отрицательно покачал головой. Чернявый решительно сгрёб со стола то, что ему выдали.

      – Сумку дай.

      Крут кивнул, и Шрам выложил на стол небольшую синтетическую спортивную сумку. Цыган деловито упаковал туда тушёнку, второй магазин отправил следом за консервами, папиросы положил в нагрудный карман, оглянулся на своих спутников.

      – Вы со мной?

      Слова прозвучали как приказ, от которого толстяк вздрогнул, а длинный с вызовом посмотрел на Цыгана. Тот только пожал плечами.

      – Бывайте, пацаны, – бросил он и пошёл к дверям.

      Позади него пристроились Штырь и Слон. Бомба открыл дверь в ночь, и Цыган направился прочь, одновременно пристегивая круглый диск. Его сразу взяли на прицел, поэтому к затвору он даже не тянулся, только когда за его спиной закрылись двери, он дослал патрон.

      – Отчаянный парень, – проводив глазами скрывшуюся во тьме фигуру, прокомментировал Шрам.

      – Он одиночка, – отозвался высокий, – всю камеру в страхе держал. Его дважды пытались поставить на перо. Не вышло.

      – Тебя как звать? – спросил Крут высокого.

      – Сухим зовите, а это Сладкий. Короче, мужики, не повезло вам, я никогда не служил, вор, на ножах нормально, а вот со стволами не дружу, а Сладкий петух наш камерный.

      – Твою мать, – выругался Шрам, – только опущенного нам не хватало.

      Крут усмехнулся, он знал, толстяк до утра не доживёт, опущенных его помощник ненавидел до зубовного скрежета, и в какую камеру бы его не переводили, петухи там дохли. Сладкий сжался под скрестившимися на нём ненавидящими взглядами, видимо, он прочёл в них свой приговор, поскольку рухнул на колени и пополз к Круту.

      – Братаны, не трогайте, рабом буду, – не переставая, повторял он.

      Крут, видя подобное унижение, едва не пнул его по толстой плаксивой физиономии, это мясо ни на что не годилось.

      – Спать будешь здесь, – указал он на коврик у дверей.

      Сладкий часто закивал и, не вставая, пополз к двери.

      – Шрам, если будешь его валить, – прошептал Крут на ухо помощнику, – делай без крови, жалко одежку новую портить, пригодится.

      На это Шрам только оскалился, и