Сын за сына. Александр Содерберг

сиди и притворяйся, что работаешь. Не напрягайся.

      – Почему это?

      – Потому что я так сказал. Гунилла и Эрик Страндберг напортачили с делом. Если ты добьешься успехов, их память будет запятнана, вот как-то так. Я не хочу этого. Они были моими добрыми приятелями, хорошими полицейскими.

      Санна сидит на корточках в середине сцены, ноги широко разведены, демонстрирует Ингмарссону все самое интересное.

      – Копы покрывают копов, верно?

      Томми Янссон закашлялся. Кашель никак не отпускал. Когда Томми снова заговорил, в его голосе появилась хрипота.

      – Да и вообще, кого, блин, это все парит, Ингмарссон? Трое мертвых русских бандитов…

      Новый приступ удушливого кашля у Томми. Ему стало легче.

      – …и испанский недомафиози, который сбежал из страны или вообще горит в аду. Чего нам еще надо? По мне, граждане в безопасности, и дело давным-давно закрыто, оно закрылось само по себе. Понимаешь?

      Нет, Майлз не понимал.

      – О чем ты говоришь, Томми?

      – Разыграй спектакль. Придумай что-нибудь, мне плевать что. Но подумай о том, что ты полицейский, Ингмарссон. Полицейский, который каждый день торчит в порноклубе. Как, твою мать, это выглядит, по-твоему?

      Ингмарссон не отвечал, зажав переносицу большим и указательным пальцами и закрыв глаза.

      – Особенно когда все придурки в этой стране стали феминистами. Тебя сожрут. А если нет…

      Томми сделал художественную паузу.

      – Если нет, то что? – спросил Майлз, по-прежнему не открывая глаза.

      – Мы – копы, Ингмарссон. Я прикрою тебя, ты не будешь высовываться. Мы поможем друг другу, старый добрый кодекс чести копов, о’кей?

      Майлз молчал.

      – Отлично, Ингмарссон, так держать, – сказал Томми и нажал отбой.

      Майлз открыл глаза и просто сидел с телефоном в руке, чувствуя себя униженным. Кодекс чести копов, какого хрена? Ингмарссон сунул телефон в карман пиджака. Не таким он помнил Томми Янссона. Однако люди меняются. Майлз знал, что Томми был приятелем Гуниллы и Эрика Сандбергов, их близким другом. Но наверняка Томми руководствовался какими-то своими мотивами, и он выражался предельно ясно, когда предлагал ему работу. Майлз сразу понял, тут что-то нечисто, а иначе как бы ему дали дело об убийстве? Есть же миллион копов лучше его, которые жаждали вести это расследование.

      Ну-ну…

      Выбор прост. Он понял, что может с одинаковым успехом просиживать задницу в Управлении и пить плохой кофе – и просиживать ее же в отделе и слушать, как коллеги, привирая и приукрашивая, рассказывают о временах, которых не существовало в природе.

      Может, в словах Томми что-то есть. Копы прикрывают копов. А Ингмарссон не собирался завязывать со стрип-клубом, с Санной, без вариантов…

      Санна? Майлз вышел из задумчивости и обнаружил, что остался один в помещении. Парни ушли, шоу закончилось. Он посмотрел на сцену, и яркий свет прожектора ослепил его. Майлз прищурился и прикрыл глаза ладонью. Санна…

      Она стояла в центре сцены, положив левую руку на бедро, в одних черных лакированных сапогах на высоком каблуке, обнаженная, перед Ингмарссоном и Богом. И смотрела Майлзу прямо