Мать и дочь: синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов. Луиза Дегранж

я ошибалась в характеристике голландца.

      – Помню, помню. Ты говорила, что председатель отборочной комиссии – бессердечный женоненавистник.

      – Было дело.

      – Ты уверяла, что он больше всего на свете ненавидит женщин-селекционеров.

      – Мне так недавно казалось.

      – А теперь?

      – Голландец оказался милейшим человеком.

      – Значит, у моей розы появился реальный шанс попасть на грядущую Всемирную выставку цветов?

      – Думаю, да.

      – Ма, я дико счастлива!

      – Я тоже.

      – Как бы мне хотелось сейчас забраться на Эйфелеву башню…

      – Это зачем еще – на башню?

      – Чтобы прокричать на всю Европу – нет, на весь мир – что я тебя обожаю!

      – Бэби, тебе явно пора замуж.

      – Давай не отвлекаться на глупости.

      – Уговорила.

      – Ма, а голландец сможет убедить членов отборочной комиссии? Ты же сама говорила, что в Европе не любят американцев.

      – Проще, бэби, проще: ты же применяешь самые новые методики?

      – Разумеется.

      – А французы, эти чертовы консерваторы, все хотят по старинке. Но, думаю, наш голландец их уломает.

      – Ма, а председатель и вправду лысый?

      – Абсолютно, бэби, абсолютно.

      – А вдруг мне достанется такой же отполированный жизнью муж?

      – Ради твоего счастья, бэби, я согласна на любого.

      – А я – нет.

      – Ну, ведь одни розы, даже суперские, не могут заменить любви…

      – Ма, давай лучше про голландца.

      – Гло, танцует он изумительно.

      – Ты, думаю, не хуже.

      – Стараюсь как могу.

      – Главное, чтобы результат был положительный, в смысле решения комиссии по моей Безымянной Красавице.

      – Да, кстати, если ты не успеешь в ближайшие дни наконец-то дать своей розе достойное имя, это может превратиться в большую проблему.

      – Ничего не идет в голову.

      – Учись у своих прабабушек.

      – Ну да, с детства помню: «Нью-Орлеанская девственница», «Птит амур», «Вечерняя заря», «Патри Нувель», «Золотой резерв», «Ночной поцелуй»…

      Глория, поколебавшись, добавила к шикарному и знаменитому перечню и скандальный «Анфан Террибль».

      Маман отреагировала довольным смешком:

      – А что, бэби, неплохо звучит!

      – Хорошо, я назову свою многострадальную розу «Хмурое утро»!

      – Не смей.

      – Тогда – «Мечты девушки»!

      – Ладно, бэби, не пори горячку.

      – Хорошо, Ма.

      – Запомни, у тебя есть неделя, ровно неделя.

      – Запомнила.

      – Бэби, пусть триумф твоего замечательного цветка будет отмщением за ужасы Варфоломеевской ночи!

      – Ма, это же было так давно…

      – Я французам этого никогда не прощу.

      – И даже того, кто пожалел нашу прародительницу?

      – Думаю, теперь такие благородные рыцари здесь не водятся.

      – Ты уверена?

      Глория, не удержавшись, иронично хихикнула.

      – Или, по-твоему, все рыцари давным-давно перебрались