Практика на Лысой горе. Марина Комарова

покинули здание, пересекли большую площадку и направились к двухэтажному строению. Снег хрустел под ногами, мороз щипал щеки. Солнце спряталось за тучи, но настроение все равно было хорошим.

      «Пострадавшее» здание оказалось страшной развалюхой: покосившееся, закопченное, будто печенная в костре картошка, с выбитыми окнами. Даже в крыше обнаружилась дыра, из которой валил густой сизый дым. Кажется, говоря про один этаж, завхоз явно… сказал не все.

      – Вы новенький, да? – спросил Дидько.

      – Да, – кивнул я.

      Завхоз смотрел с доброжелательным любопытством, но вдаваться в подробности не хотелось.

      – Кого вам дают, мольфаров с первого курса?

      – Да, именно.

      Приблизившись к зданию, я почувствовал кислый неприятный запах. Так-так, кто-то, наплевав на безопасность, балуется прикладной умертвологией. Не будь у меня в студенческие годы соседа-злыдня и регулярных пожаров в комнате, знать бы не знал, что значит такой запах.

      Я остановился и поднес руку к стене, пальцы защекотало. Хмыкнул и покачал головой.

      – У вас тут третий курс резвился?

      Дидько снова поник и обреченно кивнул. Подошел ко мне и тяжко вздохнул.

      – Они, проклятущие. Сашка хоть и гоняет их, но мало. Всю группу бы в подвал на отработки, тогда был бы толк.

      Я начертил в воздухе несколько знаков, которые тут же вспыхнули белым, и здание опутала тончайшая светящаяся сеть. По телу разлилось приятное ощущение бодрости и звенящий азарт.

      – А кто у нас Сашка? – спросил я, напитывая плетение восстановительной энергией.

      – Ткачук, куратор их… Ой, мамо!

      Обгоревший дом ослепительно вспыхнул, мы с Дидько разлетелись в разные стороны и рухнули прямо в снег. Ладонь свело судорогой, тут же заныл затылок, которым я обо что-то приложился. М-да, перестарался.

      Двухэтажное здание стало чуть лучше, но ненамного. Но хотя бы пропала дыра в крыше, уже приятно.

      Дидько присвистнул:

      – Вот паскудники, приложили же… Но и за крышу спасибо.

      Он так и сидел в сугробе, видимо, не собираясь вставать. Меня неожиданно прошиб холодный пот, я резко обернулся, не понимая, что случилось.

      – Так-так, – прогремел низкий голос.

      Подняв голову, я увидел опирающегося на подоконник Вий-Совяцкого. Прищурившись, он смотрел на вмиг побелевшего Дидько.

      – Используем силу, Жорж Гаврилович? Работаем руками?

      Дидько сглотнул и закивал, но, явно прикипев к месту, не мог даже встать. Я тоже замер, не зная, что делать. Взгляд у ректора и впрямь был… страшный. Это что ж за силища?

      – Зайдите ко мне, ведомость прихватите. Побеседуем.

      – Бегу, Павел Константинович, – просипел Дидько, с кряхтеньем пытаясь встать.

      Я ухватил его за шиворот и помог подняться.

      – Спасибо, – выдохнул завхоз.

      – А вы, Чугайстрин, если страдаете топографическим кретинизмом, носите с собой план университета! – прогремело так, что невольно пришлось вжать голову в плечи.

      – Да-да, понял, – пробормотал я, глядя, как Дидько трусцой бежит к корпусу, а