Колокол смерти. Энтони Гилберт

: «Да поразит тебя гром небесный за все твои грехи». В тот же момент колокол умолк. Мистер Крук прислушался на мгновенье, потом еще раз с некоторым удивлением посмотрел на часы. Было без трех минут семь.

      «И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь»[1], – с некоторым облегчением процитировал он и вернул под одеяло свое расслабленное грузное тело.

      Преподобный Генри Фейн, викарий церкви Святой Этельбурги, ворвался внутрь, как обычно, с опозданием на одну-две минуты. Это был благочестивый человек, но, как он утверждал, его постоянно преследовала тень, в чьи обязанности входило лишить его малейшего шанса быть пунктуальным. Можно было, в отчаянии признавался он, встать к восьмичасовой службе в половину седьмого, но в семь сорок пять он все еще яростно расчесывал волосы либо искал запропастившийся куда-то носовой платок. И дело тут не в природной лености или медлительности, а в каком-то дьявольском наваждении.

      Служка, молодой, шестнадцати дет от роду, рассыльный, появился без четверти семь, когда в церкви было всего двое прихожан, то есть на одного меньше, чем обычно в такое время. Он сразу узнал в этих двух старую мисс Уильямс, жившую за углом, в темном подвальном помещении небольшого дома, и не столь старую миссис Маллинз, хозяйку квартиры над магазином канцелярских товаров. Не хватало же дамы с изуродованной ступней и трясущейся головой. Все понимали, что когда-нибудь ее поразит еще один апоплексический удар и ее жизни придет конец. Мистер Фейн выражал надежду, что произойдет это ночью, ведь, как бы он ни спешил, она наверняка скончается до его появления. Конечно, он мог бы послать вместо себя мистера Бартона, второго священника прихода, но, с точки зрения мисс Беньон, это было не то. Еще два года назад она взяла с викария обещание, что именно он окажется в нужный час у ее смертного одра и пропоет ей поминальный гимн.

      – У вас, мой дорогой друг, это получилось бы гораздо лучше, – говорил мистер Фейн своему помощнику, – но почему-то никто об этом не думает.

      – А ну как врачи порекомендуют ей морское путешествие и она умрет в море? – заметил как-то мистер Бартон, этот неисправимый оптимист, выполнявший все, что миряне могут ждать от второго священника, – начиная с установки дополнительного освещения в зале прихода, где любители устраивали свои театральные представления, и заканчивая уроками, на которых он объяснял любознательным детям, как появляются на свет котята.

      «Может, уковыляла куда-то», – с бессердечным равнодушием подумал Стэнли, раскладывая по местам ризы, стихарь, манипулу, епитрахиль и большой молитвенник с золотым крестом на красном переплете. Он огляделся в поисках Ферриса, еще одного церковного служителя, но того нигде не было видно. Была у него такая особенность – исчезать куда-то, особенность довольно неприятная, но, с другой стороны, по нему можно было часы сверять: колокол начинал звонить ровно за пять минут до начала службы. И в это утро, как обычно, он взывал к истинно верующим, грозно упреждал отлынивающих, только вот Стэнли показалось, что на сей раз звон длился меньше обычного.

      «Похоже, старина Феррис спит на ходу или еще что, – сказал он себе. – А викарий опять опаздывает. Ладно, пусть прочитают лишнюю молитву, пока ждут». Он погрузился в мечтательные раздумья о мирских делах, от которых его оторвал бой церковных часов. Впервые за все время его церковной службы он не совпал с окончанием звона колокола. Выходит, что-то случилось, что-то, заставившее Ферриса остановиться на минуту или две раньше. Ладно, неважно, решил он, и в этот самый момент в церковь ворвался, словно за ним гнались медведи, викарий. Минуту спустя оба уже степенно шагали по проходу, направляясь к расположенному в глубине приделу Святой Девы, где на алтаре горели две свечи, а над аналоем склонились две пожилые дамы.

      Поправляя лежавший на престоле молитвенник, мистер Фейн шепнул на ухо Стэнли:

      – В чем дело, почему звон оборвался так быстро? Это нехорошо со стороны Ферриса, очень нехорошо. Придется поговорить с этим малым. Из-за него могут подумать, что я опоздал. А это плохо. Очень плохо.

      Произнося вступительные слова проповеди, он не переставал думать о Феррисе: чудной, неуклюжий малый, не умеющий даже толком поблагодарить прихожанок, дарящих ему на Рождество сигареты, но, как правило, на редкость исполнительный. Так что если бы вдруг объявили о наступлении Судного Дня, все в церкви можно было бы предъявить проверяющему ангелу без какой-либо предварительной проверки. Но довольным жизнью его не назовешь, нет, не назовешь. А такие вещи сразу бросаются в глаза, и люди, и без того настроенные против верующих, еще больше укрепляются в своих предрассудках.

      Две пожилые дамы вторили проповеднику так громогласно – словно игроки в покер, поднимающие ставки, – что могло показаться, будто в приделе полно народа. Перенося требник с одной стороны алтаря – оттуда, где зачитываются апостольские послания, на другую, где звучат слова евангелистов, Стэнли с удивлением заметил, что прихожан стало на одного больше – и не за счет наполовину парализованной мисс Беньон, а за счет некоего мужчины, что уже само по себе являло совершенно необычную картину для столь раннего часа в рабочий день. Обхватив голову руками, он стоял на коленях,

1

Соборное послание святого апостола Иакова, 5:15.