Широкий Дол. Филиппа Грегори

бы Гарри больше знал о нашем поместье и лучше разбирался в хозяйстве, он не нуждался бы в моем ежедневном сопровождении. Скорее всего, если бы мы не были вынуждены соблюдать траур, Гарри всю зиму провел бы в Лондоне, а возможно, и меня на несколько дней вывезли бы в Чичестер или даже в столицу. Но все сложилось так, что мы по большей части были вынуждены общаться только друг с другом. Настроение мое быстро поднималось, я вновь чувствовала себя здоровой и бодрой, вновь была исполнена той буйной энергии, которую мама вечно пыталась сдержать, усаживая меня за вышивание в своей бледной гостиной. И отец теперь уже не мог с грохотом ворваться туда прямо из конюшни и вызволить меня из плена, избавить от пут приличного поведения; впрочем, теперь я почти всегда могла в этом отношении положиться на Гарри, которому постоянно требовались мои советы по хозяйству.

      Даже наша земля тосковала без своего прежнего хозяина, моего отца. Гарри, наш «молодой сквайр», был слишком неопытен и слишком медленно всему учился; он совершенно не способен был держать в узде арендаторов, и те беззастенчиво занимались браконьерством и воровством. Гарри не мог даже крестьян толком заставить прополоть наши поля или убрать урожай. Зато на фоне неумения и хозяйственного невежества весьма возрос мой статус «маленькой хозяйки», и это было очень приятно – я могла отдать любой приказ, не требуя подтверждения со стороны Гарри. И постоянно думала о том, как было бы хорошо иметь всю эту землю в своем распоряжении. Но то были лишь мимолетные мечты. Я с удовольствием разъезжала с Гарри по полям, вместе с ним любовалась вечерним небом и не раз замечала, какими глазами он с улыбкой на меня смотрит.

      Он больше уже не был школьником, до срока оставившим школу. Теперь это был молодой мужчина, который еще только начинает входить в полную силу и во всю ширину разворачивать могучие плечи. Да и я все хорошела; с каждым новым днем кожа моя под солнцем становилась все более золотистой, зеленовато-ореховые глаза горели все ярче, а в чуть выгоревших волосах все чаще мелькала рыжина. С каждым днем все больше расцветая, остро ощущая вокруг тепло этой особенной весны, я понимала: мне необходим любовник. Мне приходилось до боли закусывать губы, когда я вспоминала страстные, почти грубые поцелуи Ральфа и его бесстыдные ласки, и от тела моего под черным шелком траурного платья исходил жар, а по спине бежали мурашки. Меня часто посещали эти эротические сны наяву, и Гарри однажды поймал выражение моих глаз, когда я думала отнюдь не о счетах, которыми мы с ним занимались, сидя вечером в библиотеке у ярко горящего камина. И я, заметив его взгляд, покраснела до корней волос.

      Удивительно, но Гарри не сказал ни слова и тоже покраснел, но при этом посмотрел на меня так, словно и ему мои блудливые мысли были тоже приятны.

      Мы с ним были такими восхитительно чужими, незнакомыми друг для друга. То наслаждение, которое я получала во время свиданий с Ральфом, отчасти было связано с тем, что как бы подтверждало: да, я такая, какая есть, и все эти вещи для меня очень важны. С Ральфом мне почти не