Суета сует. Эмиль Брагинский

знаю, что за эти путевки люди убиваются, а пылающая путевка у Фроловой, ее зять оперировал женщину, которая сидит на теплоходных путевках, а Фролова плыть не может…

      – Следующий! – громко перебила Марина Петровна.

      В этой комнате всего было много, с избытком: много мебели, безделушек, на стенах много репродукций, и все в рамочках, и хозяйки тоже было много – много тела, много прически, много краски. И по всей комнате было что-то накидано и набросано.

      Наташа сидела за празднично накрытым столом прямая как палка. А отец суетился, заглядывал ей в глаза, и от этого у Наташи противно сосало под ложечкой.

      – Наташенька, поешь студня, смотри какой аппетитный! Или тортика хочешь, его Катерина сама испекла, положить тебе вон тот кусочек, с шоколадной загогулиной?

      – Спасибо, но я берегу фигуру! – откашлялась дочь. – Сейчас модно, чтобы торчали все позвонки, а живот западал.

      – Ты, Борюся, не юли перед ней! – Низкий голос хозяйки исходил откуда-то из глубины. – Не желает она есть в этом доме. Я бы на ее месте тоже меня ненавидела!

      – Ненависть – сильное чувство, – сказала Наташа хозяйке, – по отношению к вам я испытываю отрицательные эмоции, и не более того!

      – Но ты же, Наташка, тоже в кого-нибудь втрескаешься, – усмехнулась хозяйка, – и не спросишь – женатый, разведенный или вообще бабник!

      Наташа порывисто поднялась:

      – Спасибо за содержательную беседу и за торт. Наверное, он хорош. Вы рискните, вам терять нечего! – И выразительно поглядела на хозяйку.

      – Я этот торт наверну, это точно! – добродушно согласилась та. – Не наладятся у нас отношения, а то отец изводится?

      – Нет, больше не приду!

      Наташа пошла к выходу. Отец засеменил следом.

      – Наташа, как у тебя финансовые дела?

      – Сколько ребенку ни давай, все мало, поэтому лучше не давать ничего! – И Наташа хлопнула дверью.

      Хозяйка тоже вышла в коридор, обняла, прижалась к Борису Ивановичу:

      – Борюся, она скоро-нескоро выпрыгнет замуж, все одно станет чужая!

      – Для меня она никогда не станет чужая! – печально сказал Борис Иванович.

      Наташа спрыгнула со ступеньки троллейбуса, быстро свернула за угол и решительно зашагала к дому, на котором висела вывеска «Булочная-кондитерская».

      А по этой самой улице двигался автомобиль «Москвич», совсем старенький, можно сказать древний, битый и перебитый, крашеный и перекрашенный. За рулем сидел волосатый, бородатый парень, а рядом с бородачом ерзал на сиденье Гена, веселый и беззаботный, который увидел Наташу, входившую в булочную, и заорал:

      – Вася, тормози!

      «Москвич» охотно остановился, потому что в таком возрасте лучше стоять, чем двигаться.

      – Сейчас подсадим роскошный кадр! – пообещал Гена. – Я с ней в школе учился.

      Наташа вышла из булочной, в руках она держала торт.

      – Наташа! – позвал Гена. – Садись, подвезем!

      – Вот на этом драндулете? – улыбнулась Наташа.

      – На Западе все миллионеры ездят на старых машинах, – ответил Гена, пытаясь открыть заднюю дверцу.

      –