Дети войны. Народная книга памяти. Коллектив авторов

врезалось в память, как мы с мамой еле бредём от проруби с бидончиком воды, привязаным к детским санкам, натыкаемся и падаем на запoрошенный снегом труп женщины с маленьким ребёнком на груди.

      Первым умер мой дедушка, известный в Ленинграде мастер по ремонту струнных инструментов. В ноябре погиб мой дядя, ушедший добровольцем в народное ополчение. Мы остались втроём: бабушка, мама и я. Мы сгрудились в маленькой комнате. В огне буржуйки сжигали книги, мебель – всё, что могло гореть и как-то согревать нас, варили «кисель» из дедушкиных запасов столярного клея, который быстро иссяк. В ноябре – декабре 1941 года норма суррогатного хлеба составляла 125 граммов на человека в день. Хлеб разрезали на маленькие кусочки и старались растянуть на целый день.

      За водой ходили на Неву. К счастью, наш дом стоял в пятидесяти метрах от реки. Мама часто брала меня с собой; страшным впечатлением были умершие люди на лестничных клетках, на улице, по дороге на Неву. Мне врезалось в память, как мы с мамой еле бредём от проруби с бидончиком воды, привязаным к детским санкам, натыкаемся и падаем на запoрошенный снегом труп женщины с маленьким ребёнком на груди.

      Мы спали втроём на одной кровати, согревая друг друга. И вдруг ночью мы с мамой испытали нечто вроде внезапного и сильного толчка, мгновенно проснулись – бабушка была мертва. А позже на полке у камина мы нашли горсть сухарей, которые бабушка тайно откладывала для нас из своего скудного пaйка, из 125 граммов хлеба.

      Когда обстрелы заставали нас с мамой на улице по дороге за хлебом или водой, мама ложилась на меня и закрывала меня своим телом. Однажды меня легко ранило осколком в руку, в госпитале мне наложили швы. На кухне в госпитале дали тарелку супа и выдали кулёк картофельных очисток со словами: «Это для девочки». Из этих очисток мы сварили суп – и это был праздник.

      В начале января 1942 года слегла любимая всеми бабушка. Страшным и самым ярким воспоминанием, от которого до сих пор стынет сердце, стала её смерть. Мы спали втроём на одной кровати, согревая друг друга. И вдруг ночью мы с мамой испытали нечто вроде внезапного и сильного толчка, мгновенно проснулись – бабушка была мертва. А позже на полке у камина мы нашли горсть сухарей, которые бабушка тайно откладывала для нас из своего скудного пaйка, из 125 граммов хлеба.

      Мы остались вдвоём с мамой. Мама – маленькая, хрупкая женщина, с уже начинавшемся туберкулёзом лёгких, с трудом ходила к Неве за водой.

      Казалось, всё кончено, но бывают чудеса. Нас, умирающих, рaзыскал старый мамин товарищ по комсомольской работе, давний друг нашей семьи. Он работал на военном заводе и получал повышенный итээровский [4] продовольственный пaёк.

      И вот раз в неделю, в условиях холодной зимы, через весь простреливаемый город он шёл, чтобы принести нам с мамой часть своего пaйка. Это и спасло нас. Имя этого человека Василий Иванович, его фотографии до сих пор в нашем семейном альбоме, мы его всегда вспоминаем как самого родного и близкого человека.

      В июле 1942

4

ИТР – инженерно-технический работник, ценный специалист, контролирующий производство на предприятии. В блокадном Ленинграде специалисты категории ИТР получали усиленное питание.