Классы наций. Феминистская критика нациостроительства. Елена Гапова

результатом раскола территории по когда-то проведенным административным границам, она требовала оформления национального исторического нарратива, конструирования государственного мифа и легитимации культурного отличия. Важными инструментами национального проекта становилось переизобретение мужественности и женственности, репрезентации женщины как родины (матери или «национальной невесты»), прославление мужчины-защитника, противостоящего врагу – «другому», на протяжении веков стремившемуся поработить («изнасиловать») женщину-родину[9], символическая сексуализация межнациональных отношений как отношений власти/подчинения. «Мужская сила» стала рассматриваться как основа этих отношений: иллюстрацией такой интерпретации может служить мем, ставший популярным в контексте дискуссий, развернувшихся в социальных сетях и СМИ в 2014 году и связанных как с реакцией на события в Украине, так и с усилением противостояния с Западом.

      В рамках национального строительства, утверждения культурного различия, а также выстраивания отношений между государствами-нациями женщины часто наделяются «бременем репрезентации»[10]. Образы женских святых, матерей и героинь играют роль символов нации[11]; одежда (вышиванка, хиджаб, сарафан, головной платок) и общий габитус (в том числе возвращение калечащих практик, таких как женское «обрезание») становятся «демаркационным символом», при помощи которого производится символическое отделение нации от «других», осуществляется означивание территории и ведутся переговоры о включении и исключении. В частности, широкое принятие женщинами в Татарстане, Центральной Азии, на Кавказе головных платков (часто объясняемое «исламской традицией»), возникновение в России «православной моды» и т. д. можно рассматривать как практики, посредством которых на постсоветском пространстве реализуются культурные и религиозные означивания. Таким образом, добавление к анализу патриархатной тенденции постсоциализма еще одной социальной линии позволяет поставить вопросы относительно происходящего в ином ключе. Можно обсуждать, являются ли национально-гендерные феномены инструментом противостояния модернизации; отрицания «советскости» как «европейской колонизации», т. е. стремлением отстоять свою культуру – в связи с чувством ее потери? Или это, наоборот, изобретение традиции, если пользоваться термином Э. Хобсбаума, инициированное элитами, которые создают таким образом иную систему доминирования?

      С самого начала формирование постсоветских национальных государств поддерживалось международными институтами как проявление воли народов, демократический проект «деколонизации»[12], т. е. являлось феноменом глобальной политики. Вместе с тем контекстом 1990-х стали этнические войны, демодернизация и возрождение «моральной экономики деревни», монокультурность и вытеснение различия

9

В Беларуси примером такого образа является полоцкая княжна Рогнеда, насильно увезенная в жены киевским князем Владимиром.

10

Yuval-Davis N. Gender and Nation. London: Sage Publications, 1997. P. 39–68.

11

См., например, автореферат диссертации, посвященной белорусской святой Ефросинье Полоцкой: Мыслівец Г. М. Традыцыя шанавання Еўфрасінні Полацкай: генезіс, развіццё, сучаснасць. Аўтарэферат дыс…. канд. гiст. навук. Інстытут гісторыі Нацыянальнай акадэміі навук Беларусі. Мінск, 2015. URL: http://referat.vak.org.by/index.php?go=Files&in=view&id=22547.

12

С этим подходом связано появление значительного количества текстов, авторы которых трактуют постсоветское как постколониальное.