Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи. Ольга Матич

русским. Книжка кончается словами: «Мы друг друга ненавидим именно за то, что во всех нас – бессильное зло. Вы – уже сильны, научитесь быть добрыми, и вы нам понравитесь…»[45] Сколько высокомерия в этих словах, а во всей книжке – злобы и желчной иронии, направленной на всех, особенно на евреев. И сколько зависти.

      Большевизм – злобная идеология, пишет Шульгин, а озлобленность есть национальная черта и евреев, и русских, поэтому первые не могут властвовать над вторыми. С одной стороны, большевики поработили русский народ, с другой – большевизм оказался проявлением широкой русской натуры. Это противоречие преподносится с ненавистью к первым и симпатией ко вторым. Присущий Шульгину лаконизм сменился в этой книжке многословием и каким-то ерничеством, за которым крылось ущемленное национальное чувство. Критикуя русских как нацию, Шульгин не призывает их каяться – ни перед Россией, ни перед евреями[46]. Правда, он говорит, что на объективность не претендует.

      Как ни парадоксально, в Советский Союз в 1925 году Шульгин ездил под личиной еврея Иосифа Карловича Шварца (в «Трех столицах» – Эдуард Эмильевич Шмитт), для чего отрастил бороду[47] и приобрел соответствующую одежду: автобиографический герой «Трех столиц» хвастает перед читателем своей удачной конспирацией (главным образом в «киевской» части книги), а текст при этом исполнен антисемитизма.

      Маскировку под Шварца я назвала бы провокацией, в первую очередь в отношении самого себя. Мне кажется, что со своими «зигзагами» в еврейском вопросе В. В. напоминает Василия Розанова, самого парадоксального русского писателя. И тот и другой часто меняли позиции и с удовольствием провоцировали общественность. Розанов выступал то как филосемит, то как юдофоб: во время дела Бейлиса он писал в обоих «режимах»[48]. (Правда, в отличие от Шульгина, Розанов поддерживал кровавый навет на Бейлиса, а Шульгин никогда не был филосемитом.)

      После нацистского Холокоста Шульгин пересмотрел свой антисемитизм, что неудивительно. В «Годах» он пишет: «[Я] увидел изнанку всякого национализма. ‹…› Между другими учителями особенно вышколил меня в этом отношении Адольф Гитлер»[49]. Эти слова отнюдь не оригинальны, но в связи с ними любопытно его высказывание относительно «смены вех»: «Только то интересно, что живо… А все живое меняется»[50].

      Себя Шульгин считал малороссом; будучи ярым поборником «единой и неделимой России», он выступал против украинского сепаратизма и сотрудничества гетмана Скоропадского, а затем Петлюры, с немцами. Уже в эмиграции В. В. написал памфлет «Украинствующие и мы!» (1939), в котором среди прочего утверждал, что немцы поработят Украину, и полемизировал со своим племянником Александром Шульгиным, который избрал украинскую идентичность и был министром иностранных дел в Украинской народной республике (Центральная рада), провозглашенной в ноябре 1917 года.

      В 2015 году задаюсь вопросом – как бы отнесся В. В. к сегодняшнему украинскому

45

Там же. С. 222.

46

Шульгин и в других текстах критически отзывался о русском народе – например, вспоминая уличные беспорядки во время Февральской революции: «…только язык пулеметов доступен уличной толпе… только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы – этот зверь был… его величество русский народ» (Шульгин В. В. Дни. Белград: Изд. М. А. Суворина и Ко – Новое Время, 1925. С. 163). Он презирал в русских «стадность», отсутствие дисциплины и неудержимую страсть к крепким напиткам.

47

Бороду В. В. отращивал в Ровно (Польша), который до революции находился в Волынской губернии, там же, где имения Шульгина и Пихно. Там он жил у сестры моего деда Билимовича, Марьи Дмитриевны Каминской, и там прочитал «Хатха-йогу» Рамачараки, так сильно на него подействовавшую. Знал ли Шульгин, что автором этой книги был американец, мне неизвестно, но то, что он увлекся им как раз перед поездкой в Советский Союз, я знаю от матери. Глава «Нечто йогическое» в «Трех столицах», видимо, отчасти передает его тогдашние впечатления: «Я читал одну книгу. И по мере того, как я ее читал, раздвигались стенки моей души. И я понял, что истина многогранна. Каждый человек видит одну грань. Обрадованный, он кричит: Я нашел истину!.. Он прав: он нашел истину. Но он и не прав: он принял за истину только одну грань многогранной истины, часть истины. А часть не может быть равна целому. И когда кто принимает часть истины за всю истину, он заблуждается» (Шульгин В. В. Три столицы. М.: Современник, 1991. С. 16). Живя в Ровно, Шульгин съездил в свое поместье Курганы и на сахарный завод, построенный Пихно, которыми управлял муж М. Д. – В. Ц. Каминский. В своих тюремных воспоминаниях В. В. называет его «мальчиком, ужаленным змеей».

48

Например, в «Людях лунного света» и «Опавших листьях».

49

Шульгин В. Годы. С. 68.

50

Василий Шульгин. Последний очевидец / Ред. Н. Н. Лисовой. М.: Олма-Пресс, 2002. С. 567. Там же он пишет, что во Владимирском централе почувствовал в своем сокамернике, известном ортодоксальном еврее Мордехае Дубине, благость. Отсылая к брошюре «Что нам в них не нравится», в которой он отказывал евреям в «благости», Шульгин написал: «Стопроцентный еврей Дубин мне понравился» (с. 567). «Благостным» он также назвал историка И. М. Бикермана – за то, что тот понимал русские антиеврейские настроения, вызванные участием евреев в революции.