Воспоминания (1865–1904). В. Ф. Джунковский

сам не свой и поспешил к больной, застал в слезах ее мужа Михалкова, тут были и другие близкие, все в тревоге, температура все повышалась, детей отделили. Решили пригласить Крассовского – самого знаменитого в то время акушера, другие врачи отказались, признавая положение безнадежным.

      Будучи хорошо знакомым с Крассовским, который был одно время домашним врачом в нашей семье, я предложил поехать за ним, так как по телефону к нему добиться нельзя было. Мое предложение Михалков принял с благодарностью, велел заложить карету, в которой я и поехал на Надеждинскую улицу, где жил Крассовский. Это было в два часа ночи. Приехав к нему, обратившись к швейцару с просьбой доложить профессору, получил ответ, что профессора нет, уехал и неизвестно, когда приедет. Я решился остаться ждать и уселся на парадной лестнице на диване. Часа в четыре ночи приехала с какого-то вечера его жена, я бросился к ней и стал умолять ее попросить мужа, приехать к Михалковым, что она умирает. Она мне на это ответила: «Если умирает, то Антону Яковлевичу (так звали мужа) делать нечего». Должно быть, лицо мое выразило неимоверное страдание, я посмотрел на нее, она, видимо, сжалилась и сказала: «Не сидите здесь, не ждите, сейчас я Антона Яковлевича будить не стану, он не совсем здоров, а в 8 часов я его разбужу и даю вам слово, что он приедет тотчас же».

      Это не вполне меня устраивало, но я видел, что большего не получу и вернулся к пяти часам утра на квартиру Михалкова. Она была еще жива, и как будто температура немного понизилось. В тупом отчаянии я ждал вместе с мужем утра, одна надежда была на Крассовского. В 9 часов ровно раздался звонок, я побежал отворить, вошел Крассовский, ласково поздоровался со мной, поцеловал меня. Его провели к больной. Он пробыл у нее полчаса, которые мне показались вечностью. Когда он вышел, я пошел его проводить. Выйдя на лестницу, он мне сказал: «Ничем помочь нельзя, ей осталось прожить не более пяти часов». Выслушав эти роковые слова, я сделался как окаменелый, не мог решиться войти в комнаты. Наконец, я переборол себя, вошел муж, к счастью, не спросил меня ничего, сказал ли ему то же, что и мне, Крассовский, я не знаю.

      Слова Крассовского сбылись около двух часов, 25-го декабря Алисы Михалковой не стало, не стало этой редкой чудной женщины, столь необыкновенной доброты, заботы о других, с чистой христианской душой. Мне казалось, что для меня все опустело кругом, я понял в эту минуту, как я сильно, глубоко любил ее прекрасную душу, чем она была для меня.

      До самого дня похорон я оставался с бедным ее осиротевшим мужем, провел все эти дни и ночи у ее гроба. Я не ложился и не чувствовал никакой усталости. Днем часто сидел в детской, Марицынька в то время так напоминала свою мать, я сидел, едва сдерживая слезы, на мальчика я не решался взглянуть, бедняжка, он и не подозревал, что мать пожертвовала для него своей жизнью. Хоронили в Сергиевой пустыни, после похорон я вернулся домой. До 9-го дня я каждый день ездил в Сергиеву пустынь, оставался там ночевать и украшать могилу. Я встретился там с Г. И. Апариным, который