Мы все с планеты одной. Сборник

все вместе плавали по рекам:

      Купец, жена и с ними детвора.

      На головы беда лихая громом.

      Бунтовщики ворвались к ним зимой,

      «Буржуя» запалили вместе с домом.

      Татьяну спас один матрос хромой.

      В её судьбе не слишком много солнца,

      Но всё ж ласкала жизнь её порой.

      Был первым мужем санитар-пропойца.

      А счастье подарил ей муж второй.

      Тот комиссар был вспыльчивым немного,

      С наганом, с парой крепких кулаков.

      Не признавал ни беса он, ни Бога,

      Лишь партию свою большевиков.

      Был книгочеем он, и, как ни странно,

      Творятся в жизни дивные дела:

      Им управляла тихая Татьяна,

      Которая неграмотной была.

      Григорий был товарищем и мужем.

      Учил её читать, учил стрелять…

      Свой дом был у неё теперь к тому же

      И дворик, где могла с детьми гулять.

      Писать Татьяна и читать не стала, —

      Молитвы лишь, по памяти, тайком.

      Дивя народ, с обеих рук стреляла

      И стала «Ворошиловским стрелком».

      Любовь казалась вечной, счастье прочным, —

      Григорий солнцем в жизнь её вошёл.

      Два сына рядом, маленькая дочка,

      Коза и очень толстый кот Пушок.

      Мальчишек постоянные проделки,

      А дочка в клубе Кирова поёт,

      Пушок ест с мужем из одной тарелки,

      За мясом лезет лапой мужу в рот…

      Картины счастья! Это день вчерашний.

      Однажды муж с работы не придёт:

      Гуляет по стране жестокий, страшный,

      38-ой, омытый кровью, год!

      Своих детишек в Мурманске оставив,

      Стояла ночью и стояла днём

      У той тюрьмы, что мы зовём «Крестами», —

      А вдруг услышит что-нибудь о нём?

      С опухшими от горьких слёз глазами, —

      Явь, словно страшный и безумный сон!

      Во встрече с ним Татьяне отказали, —

      Без права встреч и переписки он!

      Сказал ей старичок один болезный:

      «Ты только это, очень-то не вой.

      Отселя ждать кого-то бесполезно, —

      Ишшо никто не выходил живой!»

      Она годами мужа ждать готова,

      Но просто объяснить старик сумел, —

      Вонзилось дикой болью в сердце слово:

      «Без переписки? Стало быть расстрел!»

      Она не закричала, удержалась.

      Кошмарный поворот в её судьбе!

      Но душу разом охватила жалость

      К нему, к детишкам и к самой себе!

      Ночь белая над сонным Ленинградом

      Полярной ночи стала вдруг темней

      От мысли, что теперь не будет рядом

      Того, кто всех дороже и родней.

      К себе вода Невы её манила,

      Она б за мужем по воде пошла.

      И только лишь неведомая сила

      Её от той беды уберегла.

      Ей не хотелось больше жить на свете.

      Боль страшная разорванных сердец!

      Но в Мурманске её остались дети…

      И к ним она вернулась наконец.

      Из дома ей убраться приказали.

      Кому она нужна с оравой всей?

      Сначала