Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры. Константин Анатольевич Богданов

по некоторым сведениям, по распоряжению Петра, но по каким-то причинам не состоялось [Голиков 1840: 330–338; Куприянов 1872: 10). Позднее этика Гиппократа стала темой специального рассмотрения в сочинении Иоганна Фридриха Эразмуса «Слово о нынешнем состоянии врачебной науки в России, сравнивая оное с законом Иппократовым, в публичном собрании Имп. Моск. Университета… говоренное 22 дня, 1768 года» [Эразмус 1768]. В 1813 г. М. Мудров по случаю реорганизации медицинского факультета Московского университета произносит «Слово о благочестии и нравственных качествах Гиппократова врача» [Мудров 1814]. В последние годы хрестоматийный текст «клятвы Гиппократа» все чаще критикуется на предмет его соответствия возможностям медицины и требованиям врачебной этики. В 2002 г. ряд ведущих медицинских организаций Европы и США (ABIM Foundation, ACPBASIM Foundation, European Federation of Internal Medicine) заявили о необходимости принятия общеврачебной хартии, учитывающей достижения современной медицины и не содержащей устаревших, по их мнению, положений «гиппократовского» текста о недопустимости абортов и разграничении функций врача-терапевта и хирурга (определяемых обязательством не «делать сечения страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом»). О проекте новой врачебной хартии и полемике вокруг него: [Lancet 2002: Vol. 359, 520–522; Dalrymple 2002].

      10

       См. также: [Lupton 1994: 89–90, 105–106].

      11

       По мнению Валери Хадкасл, само определение того, что есть боль, с психологической точки зрения весьма проблематично, поскольку строится на основании разных и часто противоречащих друг другу критериев оценки (оценки самих пациентов, врачей, диагностических и медикаментозных тестов и т. д.) [Hardcastle 1999]. Специалисты в области психосоматики отмечают, что в привычной социально-культурной среде человек оказывается гораздо более устойчив к физическим раздражителям, чем тот, для кого эта среда является чужой. В последнем случае срабатывает «биологический механизм защиты» (note-biam-mechanism, в терминологии Е. Френцель-Бронсвик), заставляющий человека с бо́льшим вниманием относиться к телесному дискомфорту [Хабибуллин 2000: 89]. Восприимчивость к боли обнаруживает при этом ситуационную, культурную и, сооответственно, «этнологическую» дистрибуцию [Browne 1988: 40]. См. также: [Rey 1995: 40]. О репрезентации боли в искусстве и литературе: [Morris 1991; Elkins 1999].

      12

       См. также: [Moulin 1974: 540–570].

      13

       Обращение к Христу как к врачу становится привычным уже у святого Ефрема Сирина, напр.: «О великий Врач, пришедший исцелить болезни и немощи бедного Адамова рода обильными щедротами своей благодати» [Ефрем Сирин 1891: 15]. О широкой популярности образа Христа-аптекаря в европейской (преимущественно в немецкой) культуре см.: [Krafft 2001].

      14

       Об отношении Ницше к медицине и роли медицинского дискурса в его философии: [Käser 1998: 179–207].

      15

       Так, напр., у А. П. Сумарокова: «Великой был он врач, а врачевать не знал. / С пустою головой имел он полны руки. / За что ж он слыл врачом? За то, что много врал» («Здесь доктор погребен врачебныя науки»).

      16

       К концу XVIII в. традиционная топика соответствующих уподоблений будет обыгрываться в распространении книжных и журнальных заглавий (напр.: «Лекарство от скуки и забот»).

      17

       Критическое уточнение аргументации Дэвида Харли: [Crozier 2000: 536–542].