Белый китель. Аркадий Застырец

      Когда подарил мне машину —

      Железный, открытый по-маршальски ЗИМ,

      Стекло впереди, и в резину

      Надёжную каждого был колеса

      Со звёздочкой обод засажен.

      К рожденью такие вот, брат, чудеса —

      Подарок и тяжек, и важен.

      Его иногда я решительно брал,

      С движком десятицилиндровым,

      Колёсами в пол, разгонял и пускал

      С басовым пугающим рёвом…

      Он мчал, сокрушить радиатор грозя,

      Чугунный такой, в серебрянке.

      Под полом соседи кричали: «Нельзя

      По комнате ездить на танке!»

      И бабушка ЗИМ отбирала и в шкаф,

      Заказанный мне, запирала.

      И жизнь его, в миг тишину разодрав,

      На месяцы там замирала…

      Все знали о том, что когда-нибудь ЗИМ

      Исчезнет из этого мира,

      И больше парада не примет над ним

      Летящий носитель мундира.

      И правда, однажды его не нашёл

      Я в верхнем шкафу покорённом —

      ЗИМ вылетел в ту же трубу, что и стол

      И стулья, и лампа в зелёном.

      А как же иначе? Но мне одному

      Тогда же предсказано было,

      Что ЗИМу ещё суждено моему —

      Взреви, лошадиная сила! —

      На площадь рассветную в блеске живом

      Проехать – фанфары и слава! —

      И я буду в ЗИМе сидеть за рулём,

      А ты – в белом кителе справа.

      Благовещение

      В саду, верней, в конце садовом,

      Где реже старая трава,

      Еще не выданная словом,

      Калитка скрипнула едва.

      И точно шёпотом песочным,

      И в жаркий полдень полуночным,

      Как строчкой, тропкой пронеслись

      Шаги, шаги, легчайший бриз.

      И сердце, замерев сначала, —

      Нет-нет, он не был Ей знаком,

      Какой-то юноша с цветком —

      Больней и глубже застучало.

      Он вымолвил. В ответ Она

      С непониманием глядела

      И на стрелу веретена

      Овчинку светлую вертела

      Под кровом сетчатых теней.

      Он повторил с кивком и взмахом

      И преклонил, охвачен страхом,

      Колени и главу пред Ней.

      Ни светлого кольца, где темя,

      Ни крыльев за худой спиной…

      Неслышно развернулось время,

      Как на пружине заводной.

      К радости

      Всё к радости, ты помни это друг!

      Всё к воскресенью, воздуху и свету.

      Не важно – Холмогоры, Бранденбург…

      Мы едем в понедельник или в среду.

      Всё к радости! Бетховен не был глух.

      И Моцарта бессмертные моторы

      Испанка лихорадила, как пух

      Июньских тополей сгорает скорый.

      Всё к радости! Таков уж оборот,

      И в слякоти мучительной дороги

      Теряется находкам дивным счёт,

      И солнцам ослепительным в итоге.

      Важнее, чем за что и где болит, —

      Кто там на берегу в цветочном платье

      Под проливным пронзительным стоит

      И ждёт, простив, принять тебя в объятье.

      Царь горы

      В царя горы до одури, до жара

      Под шубою от пят до головы —

      И в снег упасть, и – где ты, где ты, Лара? —

      Почувствовать гуденье тетивы.

      Опять зима и чёрная цигейка,

      Лежи, дыши с устатку подо тьмой,

      Где звёзды на морозе светят клейко,

      Как на подъездной ручке шар стальной.

      Лежи, гляди, в созвездий паутине

      Читая то, чего на карте нет —

      То стрекозу, то пляшущих в камине,

      То ставший на дыбы велосипед…

      А то усни и в погребе кошмара

      Свой дом ищи по хрупким этажам,

      Не находя. И – где ты, где ты, Лара?

      За встретиться с тобой я всё отдам.

      Диатриба

      Что значит верить до конца,

      Дойдя до дня шестого,

      Не ради красного словца

      Или ловца иного?

      Достанет ли